Арт - Брат Гримм
Тц
С возрастом... С возрастом он стал скуповат. Он относил это на счёт отца - у того было очень заметно. В семье никто не слыл транжирой, просто отец был... ну, маленько прижимист.
Тогда, в юности, это казалось ему не то чтобы смешным… скорее лишним. Скупость мешала быть открытым жизни, а ему так нравилось впускать в себя жизнь! Звуки, запахи, изображения - все ощущения. Всё, что обещало, будоражило, наполняло его ожиданием...
ТекстДа. Так было. И сейчас так есть... просто стал чуть больше похож на отца, вот и всё.
Он не слишком любил копить деньги, оберегать их, как будто это был какой-то самостоятельный божок.
Он был уверен, что деньги существуют не сами по себе, а только как дополнение к нему самому - для его удобства, для свободы. Так получилось, что с годами он стал больше жаждать удобств и свободы, и поэтому стал расчётливо относиться к деньгам. Впрочем, не только к деньгам. Он вообще стал более расчётлив. Бережлив. Чутко прослеживал каждый свой шаг и старался не допускать непредвиденных последствий. Да. Так приятно думать, что он просчитывает каждый свой шаг. Что в жизни он кое-чему научился, и голыми руками его не возьмёшь. И вообще... он стреляный воробей... да.
Покрутись тут на Голливудских холмах столько лет... станешь стреляным...
Он припарковался у супермаркета. "It`s too dear for me". Он мысленно заготовил эту фразу. Так он любил отказываться от ненужных ему, в общем-то, вещей. Приятно было посмеиваться про себя над этой уловкой. Из лексикона отца... Странно всё-таки, он думал, что мать ему ближе. Ну, насколько это возможно, конечно.
С женщинами всегда легче. Их легче продавить - похлопать глазами, а он знал, что это действует. Улыбнуться, сказать что-нибудь - он знал, каким голосом надо с ними говорить. Да... женщины - это хорошо.
До определённого предела... Хорошо, когда женщина понимает правила игры, хорошо, когда она немножко... мужчина. Ну, в смысле, когда она играет по правилам. Но только они всегда норовят нарушить их и играть по-своему. Расставляют ловушки... Они всё время охотятся, а он иногда забывает об этом. Ему хочется просто расслабиться: не думать о пустяках, не контролировать...
Он никогда не контролировал своих женщин, но ему и в голову никогда не приходило уступать им в чём-то или принимать какие-то их требования. Он позволял им быть рядом. Чего ещё?.. Иногда они уходили. Сами. Он не удерживал. Он просто не понимал: как это - удерживать? Он видел, что другие этим занимались, даже некоторые его друзья. Но ему... нет, это просто не приходило ему в голову. Он этого не умел. Никогда.
И он думал, что из этого никогда не выходит ничего хорошего. Не надо удерживать. Уходит одна - появляется другая. Может быть, лучше... может быть, и не очень... Кто-то из них опять задержится надолго. Кто-то примет правила игры.
- Я никого не бросал, - машинально повторил он. Просто... такова жизнь. Иногда он даже не успевал понять, что принадлежащее ему женское тело уже другое. Объятия, привычная мягкость, упругость, ритм... В его восприятии скорее менялись их голоса, чуть-чуть варьировалось поведение: другой стон, другой смех... А в общем...
В этом супермаркете ему нравилось делать покупки по дороге домой. Удобно.
Сегодня он приехал сюда утром, ходил по пустому залу, не очень соображая, что берёт, прочитывал количество жиров на упаковке, кивал самому себе и бросал продукты в тележку. Ещё можно зайти в маленькое кафе неподалёку. Он бывал там так часто, что официантки уже знали его вкусы. Он улыбнулся, да ему нравится окружать себя этой сетью привычек, создавать ощущение домашнего пространства... Это его успокаивает... делает его свободным. Пусть парадокс! Маленькие привычки делают его свободным. Он везде дома. Качество королей и проституток. И актёров, - добавил он.
Он повернул к кассе.
Ах, да, ещё йогурт! Молочный отдел.
Всё белое.
Это был как удар по глазам... Этот... он стоял... Так... независимо... Свет ли стал сильнее? В этой яркости резало глаза, мешало смотреть... Он видел только длинные пальцы - смуглые, небрежно придерживающие упаковку, как будто она невесомая. Мягкие светлые волосы, изогнутый уголок губ, капризный, чуть курносый профиль. Не надо... - мучительно толкнулось в сердце. Мягкое, потом остренькое, потом уже нестерпимое НЕ НАДО! . Он весь передёрнулся. Почти физическая боль. Он хотел попятиться, потом сообразил, что это наоборот - только привлечёт внимание. Мерзкое чувство.
Как будто я стою голый. Как будто я снова... снова там… голый. Беззащитный. Тоненькая смешная броня роли... тоненькая... И все смотрят. Беспощадно разглядывают каждый сантиметр, каждый уголок…
Но поздно. Всё. Мальчишка отвернулся, так и не посмотрев в его сторону. Гибкий. Лёгкий. Весь... балетный. Актёр, наверное. Или танцор. Или …
Сердце бешено колотилось, но уже - всё. Всё давно прошло. Очень глупо. Всё прошло. Ничего и не было. Мы никогда... Я не помню...
Он пережидал у полок с йогуртом. Очень полезный продукт. Нужно купить.
Опять ведь выброшу всю упаковку... - подумал он обречённо. - Прошлое бесполезно. Хотя оно может дать опыт. Да. Актёрский опыт. Опыт вранья. Это хорошо... - он глубоко вдохнул. – Нельзя путать враньё и актёрский опыт... Это только глупое сердце всё путает.
С годами... С годами он стал скуповат. Бережлив. На чувства. На эмоции. На боль. Особенно.
Участок его прежнего дома трудно было назвать садом. Да. Хотя он старался. Переехав, он ощутил смутную потребность соответствовать общим стандартам. Ухоженные лужайки Мельбурн-стрит, кусты роз и глицинии на стойках - всё требовало ухода. Да, ясен пень, нужен садовник.
Садовником у прежних хозяев была китаянка - миссис Томпсон. Миссис Томпсон страдала клаустрофобией, и когда ей сказали это слово, оно испугало её больше, чем само явление. Но факт остаётся фактом: миссис Томпсон была очень хорошим садовником, потому что больше всего на свете любила находиться на открытом воздухе. Будучи приходящим работником, она находилась в саду не постоянно, хозяева всегда были ею довольны, и в тот день, когда она оставила службу у мистера Питерсона, о ней очень жалели. А учитывая специфику Голливуда, неболтливую и нелюбопытную женщину средних лет сам мистер Питерсон буквально оплакивал:
Ни одного нарекания за 10 лет! Ни одной проблемы личного плана! Никаких вмешательств в личную жизнь голливудского актёрства! Идеальные сады! Боже, да о таком персонале можно только мечтать! Что делать?!
Мистер Питерсон не был мечтателем и понимал, что нужно искать. Конечно, желающих было много! Длинноногие красотки-золотоискательницы, сомнительного вида огнеглазые молодцы - все как один с совочками в ухоженных руках, виляющие задницами у бордюров и рабаток...
От одного их вида кидало в дрожь. О, трудолюбивая и скромная женщина! Или мужчина - подслеповатый и глухой, сосредоточенный только на прополке сорняков и внесении удобрений… Где ты? Ты срочно нужен фирме мистера Питерсона!
Звонок от Мейды Доусон раздался как нельзя более кстати.
Да! Боже! Ты хороший человек, ты выручил меня, как и положено. Сын Мейды здесь! В Лос-Анджелесе! Он студент и ему нужна работа!
Сад Доусон он прекрасно помнил и помнил, кто, в основном, занимался этим садом. Помнил мистер Питерсон и другие неоценимые качества милого мальчика. Как бишь его? А, чудесное имя! Дэнни. Наверное, в честь отца...
Какое счастье! Найти равноценную замену драгоценной миссис Томпсон! Пусть она живёт счастливо в этом своём Чикаго, со своим жадным братцем и его многочисленным семейством! Голливуд и без неё обойдется!.. - Мистер Питерсон счастливо рассмеялся.
Он сидел на стуле и терпеливо ждал. Женщина примостилась у него между ног, голова её ритмично покачивалась, темные пряди волос мели ему бёдра. Иногда она издавала чавкающий стон – горловой стон, когда-то вгонявший его в ступор… На кухне горел свет, и ему нравилось на это смотреть.
Почему так притупилось чувство? Нравится смотреть. Блики на чисто вымытых волосах – нравятся. Тени, игра мышц… Почему? Вот эта скользкость её рта… Он запустил пальцы в её густые волосы. Да… сейчас… так хорошо. Закрыть глаза. Он тихо застонал, запрокидывая голову, и тело отвечало, закипала кровь, член наливался тяжестью и желанием. И тогда, под шумок, истомлённый этим чавканьем, холодом пола, скукой этого вечера, он позволил белому свету поплыть перед глазами…
- Ах!.. Да…
Пальцы… Длинные смуглые… Полудетский профиль с капризной губой… Сильная гибкая спина. Гладкая шея с позвонками и… такое ощущение силы и нежности. Я хочу…
- Да,- бормотал он, бессознательно подаваясь вперёд.
Женщина пропускала его член далеко в гортань, упираясь носом в его лобок, тёрлась об него. Твёрдый член очень неудобен, но она гордилась тем, что умеет вызвать желание. Американские мужчины любят минет. Гейл - стопроцентный американский мужчина, а значит, он любит минет. Я его делаю. Значит, Гейл будет любить меня.
-Да,- шептал он, прижимая к себе послушную тёплую голову и представляя, как обнимет тонкую талию мальчика, как загорится его ухо, заалеет щека, как он будет покорен и неуступчив…
-Да-а…- стонал он, вдруг ощутив жар на своей щеке - как прикосновение, как волну, подставляясь под эту непонятную ласку, вдыхая запах горячего страстного тела. И позабыв о той, что внизу, он захотел помочь себе рукой …
- Секс должен быть чистым, как слеза ангела… Вне мира, не обременённым никакими посторонними мыслями. Понимаешь? - Клайд судорожно мял пальцы, кусал губы, хмурился, пытаясь объяснить то, что и так было понятно.
Гейл улыбался, почти не слушая его, забавляясь его горячностью, которая, похоже, имела под собой кое-какие основания. Смешной парень…
- А они всё время думают. Не спорь со мной, я их знаю. Они всё время… О деньгах. Или о браке. Или о причёске - тут уж не промахнёшься. Об этом они всё время думают.
- Ну уж… всё время думать невозможно.
- А они думают! Представляешь, она тебе член сосёт и думает!..
- Ну, главное, чтоб хорошо сосала, - рассмеялся Гейл.
Ему 20. В жизни всё просто и понятно. Он любит. И его любят. Так хорошо… и сейчас не надо ни о чём думать.
И ещё он знает, что нравится этому парню. Он лениво касается его пальцем, и Клайд замолкает на полуслове. Вот уж точно – этот ни о чём не будет думать. Клайд даже не пытается скрыть дрожь. Да это и невозможно. Он умоляюще смотрит в зелёные - сейчас чисто зелёные - глаза и тонет. Не первый… Гейл тянется к нему губами, дразнит полуулыбкой, сам не очень понимая, зачем это делает, но Клайд уже рядом, смотрит так, как будто умирает и отчаянно, рывком прижимается губами к его рту. Потом нежно.
Потом снова жадно.
- Почему?
- Я не гей.
- Да, ты говорил.
- Я предупреждал тебя. Я с самого начала тебя предупредил.
Блондин кусает губы. Лицо его становится напряжённым. Обиженным…
Господи, ну почему они всегда обижаются? Гейл отворачивается. Он знает, что дальше будет только хуже. Если бы он мог жалеть о том, что сделано… Но он посчитал, что такой серьёзный, холодный… такой взрослый... И вот это взрослый? Он обижается на их неравноправие в постели, и Гейлу приходится напоминать ему, что они прежде всего друзья. Партнёры по съёмкам. По сложной и иногда даже страшной (для Гейла) работе. И… что… ну вот… так получается. Он предупреждал.
Дальше всё будет хуже и тяжелее. Но он не ошибся, он знал, что парень достаточно горд и не будет терпеть долго. Как бы не любил. Или думал, что любил… Всё равно это не имело смысла. У этого нет будущего.
Но сейчас его обнимают, смотрят умоляющими глазами. Он уступит. Сегодня он ещё уступит. Но завтра приведёт девку.
Он проснулся рано утром и выглянул в окно.
Сквозь щель в жалюзи он видел залитый солнцем газон, ярко-зелёную траву… На краю лужайки возился незнакомый парень – наверное, это и есть новый садовник, мистер Питерсон звонил вчера, спрашивал когда удобно будет приходить. Он сказал - всё равно. Парень поднялся с колен одним быстрым сильным движением, повернулся в его сторону, и сердце снова зашлось… Нет, уже не всё равно… Нет… Он отшатнулся в глубину полутёмной комнаты. Нет, это уже слишком.
- Дело в том, что у мальчика есть одно просто неоценимое качество,- вещал мистер Питерсон.
Гейл сидел в кресле для посетителей, вертел в пальцах брелок и изнывал от жары. Неужели у них не работает сплит-система?
- Какое же?
Он едва не зевал, небрежно задавая вопрос. (Ох, не переиграть бы)
- Я очень хорошо знаю их семью. Отец - известный ученый… Мальчик воспитан в самых строгих традициях. И! - мистер Питерсон воздел палец к небу. - Он совершенно равнодушен к кино!
- Вы же сказали, что он студент?
- Да! Но он студент такого факультета, который я и выговорить не смогу. Что-то про физику. Или про звёзды, которые взрываются.
- Так он не актёр?!
- Он совершенно не актёр. Я горжусь своей работой с самыми знаменитыми людьми планеты, - мистер Питерсон точно знал, что масла в каше много не бывает, - а он просто … он просто никого не знает. Понимаете, он не фанат, никогда не был ничьим фанатом, кроме этих своих чёрных дыр и всякой… - мистер Питерсон хотел сказать «математической хуйни», но сдержался. - Сложной хрени. И его просто не интересует жизнь наших прославленных звёзд. Они для него - люди. Клиенты. И правила он знает и блюдёт как… Никаких контактов. Никаких. Поверьте мне, он постарается обходить вас за милю. Или даже за две.
- У меня не такой большой участок, - пробормотал мистер Харольд.
Мистер Питерсон мелко рассмеялся. Опасения клиента развеяны. Всё будет прекрасно! Он вспомнил, как Дэнни читал расписание:
- Мистер Г. Харольд - понедельник, четверг… с 6.30 до 8.00… Рановато…
- Они в это время спят… Но, конечно, лучше сильно не шуметь. Бензопила там… или что… лучше прийти дополнительно.
Дэнни кивнул.
- Чёртов триммер! Опять… - Дэнни присел у сдохшего аппарата. Нет, не совсем… не то чтобы сдох, но вот с кнопкой плавного спуска проблема. Можно, конечно, отложить до четверга или взять газонокосилку. Хотя в ней тоже что-то барахлит. А тут всего лишь кнопка - надо что-то добавить для упора. Кусочек пластика, например. Или даже картона. Он оставил триммер на месте и вернулся в садовый домик. Если здесь ничего не найдётся... Надо бы посмотреть и смазать гибкий вал, штанга стала слишком сильно греться, особенно на сгибе…
Он возился уже полчаса: зачистил контакты, подправил упор. Включил. Нет всё-таки пошумливает…
В садовом домике почти не было ничего необходимого, техника в таком состоянии… Сразу было видно, что женщина работала.
По дорожке к гаражу шёл парень. Помахивал руками, вертел головой по сторонам, вот, заметил, думает теперь - подойти или нет. Это не мистер Харольд, актёр в такую рань вряд ли встанет. Это, наверное, механик. Надо с ним подружиться - много чего в гараже бывает интересного и полезного. Смазка. Крепёж.
- Привет.
- Привет. Сломался? - кивнул на триммер.
- Да нет, ерунда. Кнопка туго ходит. - Дэнни посмотрел на аппарат, затем на парня и добавил. - Разбирать надо.
- А газонокосилка?
- Там та же фигня. Техника убита, - подумал и сказал Дэнни, почему-то смущаясь.- Я садовник новый. Дэнни Доусон. Дэниэль Реймонд Доусон, - протянул руку. И тут же понял причину своего смущения - парень вблизи выглядел постарше, чем казалось. Наверное, уже лет 30. Нет, может и больше. Тот усмехнулся, но не противно, а так, нормально, пожал руку и открыл рот:
- Гейл Морган…
И тут взревел заброшенный аппарат. Услышь Дэнни полное имя своего нового знакомого… Но Гейл Морган Харольд стал для него Гейлом Морганом. Механиком в гараже какой-то очередной киношной звезды, от которых он всегда держался подальше.
- Редуктор… Смазку надо.
Гейл подошёл к полке. Вытер руки.
- Вот. Подойдёт?
- Ага. Нормально.
- Ты бы в сервис позвонил, чего сам- то всё делаешь?
- Привык. Я и дома - сам.
Дэнни нравилось в гараже. Нравился порядок, запах, нравилась кофеварка. В садовом домике такой не было. Видно, что хозяин на гараж денег не жалеет. А домик - в забросе.
- А ты часто здесь работаешь?
- Да … когда … в свободное от основной работы время.
- Ага. Я тоже. Ну, подрабатываю, выгодно… И мне отсюда недалеко до универа.
Гейл подошёл к кофе-машине.
- Будешь?
- Ну… У меня есть пара минут. Да.
- Я привык, - подумал он. - Я привык, что он сидит здесь, на верстаке, болтает ногами. Он уже не кажется таким чудовищно красивым, как в первый день. Я меньше боюсь его. Я знаю, что у него тёплая кожа. Однажды я прикоснулся к его плечу, а он даже не вздрогнул. Кажется, даже не заметил. Золотистая кожа… В локтевых сгибах, в паху, наверное, нежная… как у девчонки. От него веет юностью. Почти детством. И всё-таки он мужчина. У него сумасшедшие губы. Неужели он не понимает, о чём можно думать, глядя на его рот? Не может такого быть... неужели он не понимает… Когда он ходит, болтает, поворачивается, вот так вытягивается… неужели он не понимает чего я хочу? Гейл сосредоточенно смотрел куда-то вглубь кофеварки. Неужели он не чувствует, что мне нужен секс с ним? Кофеварка сочувственно подала знак готовности. Он налил кружку и протянул малышу.
Да. Он так назвал его. Мысленно. А как было его назвать? Их пальцы соприкоснулись, но ни один из них не дрогнул. Может быть, именно поэтому вдруг по гаражу разлилась жаркая тишина. Подспудная и неявная игра вдруг заявила о себе этим молчанием. Запахом кофе. Напряжением в воздухе.
- Придётся сегодня вечером зайти. Тогда это будет считаться вместо следующего вторника.
- Вечером?
- Ну да, разобрать газонокосилку. И триммер до ума довести. Мистер Питерсон не велел сильно шуметь по утрам.
Вечером. Сейчас прохладно. Мальчишка захочет согреться. Почему бы вечером не предложить ему опять – чашку кофе?
- Повернись.
- Нет.
Глубокий горький вздох.
- Да я не буду… Ну... Так дай.
Гейл долго смотрел на любовника. Оценивающе. Нет, он знал, что даже в порыве самой сильной страсти тот себе ничего не позволит, того что Гейл не хочет ему дать. Он раздумывал не над этим. Овчинка стоит выделки? Действительно ли такие уж сильные ощущения? Если да - то он боялся привыкнуть. Если нет… Блондин вдруг спрятал лицо в ладонях, и тогда Гейл понял, как тот измучен вечными отказами. Он не плакал, как могло бы показаться, он сидел неподвижно. И казалось, что ему уже всё равно. Тогда Гейл медленно, неохотно повернулся к нему спиной...
Его вылизывали. Вылизывали, как он сам лизал этих кисок. Он боялся, что сорвётся, отшвырнёт… Уговаривал себя просто полежать. «Рэнди не посмеет. А потом… я под кайфом… ну пусть… вдруг? Вдруг и правда приятно. Нет. Ни черта не приятно. Мокро и стыдно. Что я сука - меня вылизывать? Чего он там нашёл? Стонет… Язык что ли? Нет, всё, никаких пальцев».
- Гейл!!!
- Нет! Сказал же!
Он сел на сбитых простынях. У постели был такой же измочаленный вид, как и у Рэнди. Мы оба измочалены. Эта история слишком затянулась….
- Ге-е-ейл!
То ли стон, то ли рык.
Гейл наклонился к животу, взял в ладонь горячий пульсирующий член Рэнди. Такой… Рэнди стонал, толкался.
Губами. Это ничего, это можно. Просто поцелуй. Ничего не значащий жест. Он поможет другу. И всё.
Но друг отчаянно рвался к его заднице. Он хотел её нежить, ласкать и трахать. Он был влюблён в эти манящие округлости, он был готов на всё, лишь бы прижимать их к себе, чувствовать гладкую кожу, тереться об них, сосать и вылизывать и проникать… О… да…
И нет. Нет. Каждый раз.
Удачей можно было назвать тот раз, когда он согласился дать Рэнди подрочить, разглядывая заветную пещерку. А у того перехватывало горло, когда он старался не запихнуть туда ну хотя бы палец.
- Что ж ты мучаешь меня так? За что?
Вот тогда он заплакал. Судорожно глотал слёзы и гладил, гладил его, себя, пока Харольд стоял на четвереньках, проклиная всё на свете. Тогда Рэнди, через всё своё неверие понял, что его бросят. Дрочил и плакал. Смешно. Горько орал, когда кончал - когда кончаешь, можно орать сорванным, зарёванным голосом и бросаться на него, а он подставил бедро, сука… Успел.
Вечером пошёл дождь. Неожиданный тусклый дождик зашелестел по листьям пальм и акаций, прибил пыль, сделал прохладу зябкой. Плюс 15. Конечно, не Сибирь, но в наступающей темноте открытая дверь гаража тепло светилась и обещала уют и покой. Гейл сидел у мотоцикла, протирая его и без того сияющий бок. Декорации готовы. Если он не придёт…
Он слышал, как приехал Дэнни, как возился в садовом домике. Как тарахтела газонокосилка, разрывая вечернюю тишину, позвякивал металл. Потом всё стихло.
Он почувствовал спиной движение в дверях. Обернулся. Дэнни настороженно застыл в прямоугольнике света. Пришёл. Ещё не очень веря себе. Проверял - не ошибся ли утром? Только бы не спугнуть. Что я делаю? И тут же рассудок нашёл ответ. Ты развеешь его сомнения. Ты не гей. Просто дашь ему понять … Утренний морок - просто иллюзия. Неловкость.
Он легко развернулся навстречу. Улыбнулся. Произнёс ничего не значащую фразу и увидел, как оттаивает заледеневшее личико, как мягко распускается в улыбке нежный детский рот… И вот уже дрогнули ресницы, смягчился взгляд.
Что я, маленький что ли? Как будто меня не обхаживали, не одаривали масляными взглядами другие мужики, так что… Блин, убить хотелось! Ну что я, виноват, что у меня такая внешность? Что ресницы как у девчонки, борода, зараза, еле растёт?! Ну и не растёт. Что ж теперь, рисовать её?
Не гей я! Ну не гей! Хоть с плакатом ходи… Задолбали… И девки задолбали.
А я учиться люблю. Мне интересно. Теоретическая физика мне нравится. Геометризация Вселенной, топология квазизамкнутых пространств… это очень перспективная тема. Как можно без этого жить? Проходить мимо, пережёвывая тупую общую для всех жвачку. Люди с атрофированным мозгом. Я - не такой!
А эти «звёзды»! Люди. Просто люди. И довольно противные.
Хорошо, что Гейл не звезда. И вообще не актёр. Нормальный парень. Ну… взрослый… мужик. Да. Но он нормальный! С ним спокойно. И интересно. Он не очень много рассказывает. Но вот про музыку… Я музыку только слушать люблю, а он знает какая группа … Механик классный.
И смотреть на него… очень приятно. И… и… когда он близко…мне не противно. Я это сразу понял. Он как-то задел меня, и… я не почувствовал отвращения. Блядь… Если честно, то… ну… наверное, я его уважаю…
Блин, ну, что, Дэнни. Скажи хоть сам себе - честно. Ты … Ты же… сейчас пришёл сюда. Ты же. Если он подойдёт?..
Если…
Он. Подошёл.
Как это бывает - вот так? Как магнит? Почему? Губы сразу находят друг друга. Какие мягкие, какие упрямые… Зачем этот омут? Что меня утягивает куда-то? Это твои руки. Я не хочу. Мне страшно.
Ещё. Ещё… Да. Так.
Тц
С возрастом... С возрастом он стал скуповат. Он относил это на счёт отца - у того было очень заметно. В семье никто не слыл транжирой, просто отец был... ну, маленько прижимист.
Тогда, в юности, это казалось ему не то чтобы смешным… скорее лишним. Скупость мешала быть открытым жизни, а ему так нравилось впускать в себя жизнь! Звуки, запахи, изображения - все ощущения. Всё, что обещало, будоражило, наполняло его ожиданием...
ТекстДа. Так было. И сейчас так есть... просто стал чуть больше похож на отца, вот и всё.
Он не слишком любил копить деньги, оберегать их, как будто это был какой-то самостоятельный божок.
Он был уверен, что деньги существуют не сами по себе, а только как дополнение к нему самому - для его удобства, для свободы. Так получилось, что с годами он стал больше жаждать удобств и свободы, и поэтому стал расчётливо относиться к деньгам. Впрочем, не только к деньгам. Он вообще стал более расчётлив. Бережлив. Чутко прослеживал каждый свой шаг и старался не допускать непредвиденных последствий. Да. Так приятно думать, что он просчитывает каждый свой шаг. Что в жизни он кое-чему научился, и голыми руками его не возьмёшь. И вообще... он стреляный воробей... да.
Покрутись тут на Голливудских холмах столько лет... станешь стреляным...
Он припарковался у супермаркета. "It`s too dear for me". Он мысленно заготовил эту фразу. Так он любил отказываться от ненужных ему, в общем-то, вещей. Приятно было посмеиваться про себя над этой уловкой. Из лексикона отца... Странно всё-таки, он думал, что мать ему ближе. Ну, насколько это возможно, конечно.
С женщинами всегда легче. Их легче продавить - похлопать глазами, а он знал, что это действует. Улыбнуться, сказать что-нибудь - он знал, каким голосом надо с ними говорить. Да... женщины - это хорошо.
До определённого предела... Хорошо, когда женщина понимает правила игры, хорошо, когда она немножко... мужчина. Ну, в смысле, когда она играет по правилам. Но только они всегда норовят нарушить их и играть по-своему. Расставляют ловушки... Они всё время охотятся, а он иногда забывает об этом. Ему хочется просто расслабиться: не думать о пустяках, не контролировать...
Он никогда не контролировал своих женщин, но ему и в голову никогда не приходило уступать им в чём-то или принимать какие-то их требования. Он позволял им быть рядом. Чего ещё?.. Иногда они уходили. Сами. Он не удерживал. Он просто не понимал: как это - удерживать? Он видел, что другие этим занимались, даже некоторые его друзья. Но ему... нет, это просто не приходило ему в голову. Он этого не умел. Никогда.
И он думал, что из этого никогда не выходит ничего хорошего. Не надо удерживать. Уходит одна - появляется другая. Может быть, лучше... может быть, и не очень... Кто-то из них опять задержится надолго. Кто-то примет правила игры.
- Я никого не бросал, - машинально повторил он. Просто... такова жизнь. Иногда он даже не успевал понять, что принадлежащее ему женское тело уже другое. Объятия, привычная мягкость, упругость, ритм... В его восприятии скорее менялись их голоса, чуть-чуть варьировалось поведение: другой стон, другой смех... А в общем...
В этом супермаркете ему нравилось делать покупки по дороге домой. Удобно.
Сегодня он приехал сюда утром, ходил по пустому залу, не очень соображая, что берёт, прочитывал количество жиров на упаковке, кивал самому себе и бросал продукты в тележку. Ещё можно зайти в маленькое кафе неподалёку. Он бывал там так часто, что официантки уже знали его вкусы. Он улыбнулся, да ему нравится окружать себя этой сетью привычек, создавать ощущение домашнего пространства... Это его успокаивает... делает его свободным. Пусть парадокс! Маленькие привычки делают его свободным. Он везде дома. Качество королей и проституток. И актёров, - добавил он.
Он повернул к кассе.
Ах, да, ещё йогурт! Молочный отдел.
Всё белое.
Это был как удар по глазам... Этот... он стоял... Так... независимо... Свет ли стал сильнее? В этой яркости резало глаза, мешало смотреть... Он видел только длинные пальцы - смуглые, небрежно придерживающие упаковку, как будто она невесомая. Мягкие светлые волосы, изогнутый уголок губ, капризный, чуть курносый профиль. Не надо... - мучительно толкнулось в сердце. Мягкое, потом остренькое, потом уже нестерпимое НЕ НАДО! . Он весь передёрнулся. Почти физическая боль. Он хотел попятиться, потом сообразил, что это наоборот - только привлечёт внимание. Мерзкое чувство.
Как будто я стою голый. Как будто я снова... снова там… голый. Беззащитный. Тоненькая смешная броня роли... тоненькая... И все смотрят. Беспощадно разглядывают каждый сантиметр, каждый уголок…
Но поздно. Всё. Мальчишка отвернулся, так и не посмотрев в его сторону. Гибкий. Лёгкий. Весь... балетный. Актёр, наверное. Или танцор. Или …
Сердце бешено колотилось, но уже - всё. Всё давно прошло. Очень глупо. Всё прошло. Ничего и не было. Мы никогда... Я не помню...
Он пережидал у полок с йогуртом. Очень полезный продукт. Нужно купить.
Опять ведь выброшу всю упаковку... - подумал он обречённо. - Прошлое бесполезно. Хотя оно может дать опыт. Да. Актёрский опыт. Опыт вранья. Это хорошо... - он глубоко вдохнул. – Нельзя путать враньё и актёрский опыт... Это только глупое сердце всё путает.
С годами... С годами он стал скуповат. Бережлив. На чувства. На эмоции. На боль. Особенно.
Участок его прежнего дома трудно было назвать садом. Да. Хотя он старался. Переехав, он ощутил смутную потребность соответствовать общим стандартам. Ухоженные лужайки Мельбурн-стрит, кусты роз и глицинии на стойках - всё требовало ухода. Да, ясен пень, нужен садовник.
Садовником у прежних хозяев была китаянка - миссис Томпсон. Миссис Томпсон страдала клаустрофобией, и когда ей сказали это слово, оно испугало её больше, чем само явление. Но факт остаётся фактом: миссис Томпсон была очень хорошим садовником, потому что больше всего на свете любила находиться на открытом воздухе. Будучи приходящим работником, она находилась в саду не постоянно, хозяева всегда были ею довольны, и в тот день, когда она оставила службу у мистера Питерсона, о ней очень жалели. А учитывая специфику Голливуда, неболтливую и нелюбопытную женщину средних лет сам мистер Питерсон буквально оплакивал:
Ни одного нарекания за 10 лет! Ни одной проблемы личного плана! Никаких вмешательств в личную жизнь голливудского актёрства! Идеальные сады! Боже, да о таком персонале можно только мечтать! Что делать?!
Мистер Питерсон не был мечтателем и понимал, что нужно искать. Конечно, желающих было много! Длинноногие красотки-золотоискательницы, сомнительного вида огнеглазые молодцы - все как один с совочками в ухоженных руках, виляющие задницами у бордюров и рабаток...
От одного их вида кидало в дрожь. О, трудолюбивая и скромная женщина! Или мужчина - подслеповатый и глухой, сосредоточенный только на прополке сорняков и внесении удобрений… Где ты? Ты срочно нужен фирме мистера Питерсона!
Звонок от Мейды Доусон раздался как нельзя более кстати.
Да! Боже! Ты хороший человек, ты выручил меня, как и положено. Сын Мейды здесь! В Лос-Анджелесе! Он студент и ему нужна работа!
Сад Доусон он прекрасно помнил и помнил, кто, в основном, занимался этим садом. Помнил мистер Питерсон и другие неоценимые качества милого мальчика. Как бишь его? А, чудесное имя! Дэнни. Наверное, в честь отца...
Какое счастье! Найти равноценную замену драгоценной миссис Томпсон! Пусть она живёт счастливо в этом своём Чикаго, со своим жадным братцем и его многочисленным семейством! Голливуд и без неё обойдется!.. - Мистер Питерсон счастливо рассмеялся.
Он сидел на стуле и терпеливо ждал. Женщина примостилась у него между ног, голова её ритмично покачивалась, темные пряди волос мели ему бёдра. Иногда она издавала чавкающий стон – горловой стон, когда-то вгонявший его в ступор… На кухне горел свет, и ему нравилось на это смотреть.
Почему так притупилось чувство? Нравится смотреть. Блики на чисто вымытых волосах – нравятся. Тени, игра мышц… Почему? Вот эта скользкость её рта… Он запустил пальцы в её густые волосы. Да… сейчас… так хорошо. Закрыть глаза. Он тихо застонал, запрокидывая голову, и тело отвечало, закипала кровь, член наливался тяжестью и желанием. И тогда, под шумок, истомлённый этим чавканьем, холодом пола, скукой этого вечера, он позволил белому свету поплыть перед глазами…
- Ах!.. Да…
Пальцы… Длинные смуглые… Полудетский профиль с капризной губой… Сильная гибкая спина. Гладкая шея с позвонками и… такое ощущение силы и нежности. Я хочу…
- Да,- бормотал он, бессознательно подаваясь вперёд.
Женщина пропускала его член далеко в гортань, упираясь носом в его лобок, тёрлась об него. Твёрдый член очень неудобен, но она гордилась тем, что умеет вызвать желание. Американские мужчины любят минет. Гейл - стопроцентный американский мужчина, а значит, он любит минет. Я его делаю. Значит, Гейл будет любить меня.
-Да,- шептал он, прижимая к себе послушную тёплую голову и представляя, как обнимет тонкую талию мальчика, как загорится его ухо, заалеет щека, как он будет покорен и неуступчив…
-Да-а…- стонал он, вдруг ощутив жар на своей щеке - как прикосновение, как волну, подставляясь под эту непонятную ласку, вдыхая запах горячего страстного тела. И позабыв о той, что внизу, он захотел помочь себе рукой …
- Секс должен быть чистым, как слеза ангела… Вне мира, не обременённым никакими посторонними мыслями. Понимаешь? - Клайд судорожно мял пальцы, кусал губы, хмурился, пытаясь объяснить то, что и так было понятно.
Гейл улыбался, почти не слушая его, забавляясь его горячностью, которая, похоже, имела под собой кое-какие основания. Смешной парень…
- А они всё время думают. Не спорь со мной, я их знаю. Они всё время… О деньгах. Или о браке. Или о причёске - тут уж не промахнёшься. Об этом они всё время думают.
- Ну уж… всё время думать невозможно.
- А они думают! Представляешь, она тебе член сосёт и думает!..
- Ну, главное, чтоб хорошо сосала, - рассмеялся Гейл.
Ему 20. В жизни всё просто и понятно. Он любит. И его любят. Так хорошо… и сейчас не надо ни о чём думать.
И ещё он знает, что нравится этому парню. Он лениво касается его пальцем, и Клайд замолкает на полуслове. Вот уж точно – этот ни о чём не будет думать. Клайд даже не пытается скрыть дрожь. Да это и невозможно. Он умоляюще смотрит в зелёные - сейчас чисто зелёные - глаза и тонет. Не первый… Гейл тянется к нему губами, дразнит полуулыбкой, сам не очень понимая, зачем это делает, но Клайд уже рядом, смотрит так, как будто умирает и отчаянно, рывком прижимается губами к его рту. Потом нежно.
Потом снова жадно.
- Почему?
- Я не гей.
- Да, ты говорил.
- Я предупреждал тебя. Я с самого начала тебя предупредил.
Блондин кусает губы. Лицо его становится напряжённым. Обиженным…
Господи, ну почему они всегда обижаются? Гейл отворачивается. Он знает, что дальше будет только хуже. Если бы он мог жалеть о том, что сделано… Но он посчитал, что такой серьёзный, холодный… такой взрослый... И вот это взрослый? Он обижается на их неравноправие в постели, и Гейлу приходится напоминать ему, что они прежде всего друзья. Партнёры по съёмкам. По сложной и иногда даже страшной (для Гейла) работе. И… что… ну вот… так получается. Он предупреждал.
Дальше всё будет хуже и тяжелее. Но он не ошибся, он знал, что парень достаточно горд и не будет терпеть долго. Как бы не любил. Или думал, что любил… Всё равно это не имело смысла. У этого нет будущего.
Но сейчас его обнимают, смотрят умоляющими глазами. Он уступит. Сегодня он ещё уступит. Но завтра приведёт девку.
Он проснулся рано утром и выглянул в окно.
Сквозь щель в жалюзи он видел залитый солнцем газон, ярко-зелёную траву… На краю лужайки возился незнакомый парень – наверное, это и есть новый садовник, мистер Питерсон звонил вчера, спрашивал когда удобно будет приходить. Он сказал - всё равно. Парень поднялся с колен одним быстрым сильным движением, повернулся в его сторону, и сердце снова зашлось… Нет, уже не всё равно… Нет… Он отшатнулся в глубину полутёмной комнаты. Нет, это уже слишком.
- Дело в том, что у мальчика есть одно просто неоценимое качество,- вещал мистер Питерсон.
Гейл сидел в кресле для посетителей, вертел в пальцах брелок и изнывал от жары. Неужели у них не работает сплит-система?
- Какое же?
Он едва не зевал, небрежно задавая вопрос. (Ох, не переиграть бы)
- Я очень хорошо знаю их семью. Отец - известный ученый… Мальчик воспитан в самых строгих традициях. И! - мистер Питерсон воздел палец к небу. - Он совершенно равнодушен к кино!
- Вы же сказали, что он студент?
- Да! Но он студент такого факультета, который я и выговорить не смогу. Что-то про физику. Или про звёзды, которые взрываются.
- Так он не актёр?!
- Он совершенно не актёр. Я горжусь своей работой с самыми знаменитыми людьми планеты, - мистер Питерсон точно знал, что масла в каше много не бывает, - а он просто … он просто никого не знает. Понимаете, он не фанат, никогда не был ничьим фанатом, кроме этих своих чёрных дыр и всякой… - мистер Питерсон хотел сказать «математической хуйни», но сдержался. - Сложной хрени. И его просто не интересует жизнь наших прославленных звёзд. Они для него - люди. Клиенты. И правила он знает и блюдёт как… Никаких контактов. Никаких. Поверьте мне, он постарается обходить вас за милю. Или даже за две.
- У меня не такой большой участок, - пробормотал мистер Харольд.
Мистер Питерсон мелко рассмеялся. Опасения клиента развеяны. Всё будет прекрасно! Он вспомнил, как Дэнни читал расписание:
- Мистер Г. Харольд - понедельник, четверг… с 6.30 до 8.00… Рановато…
- Они в это время спят… Но, конечно, лучше сильно не шуметь. Бензопила там… или что… лучше прийти дополнительно.
Дэнни кивнул.
- Чёртов триммер! Опять… - Дэнни присел у сдохшего аппарата. Нет, не совсем… не то чтобы сдох, но вот с кнопкой плавного спуска проблема. Можно, конечно, отложить до четверга или взять газонокосилку. Хотя в ней тоже что-то барахлит. А тут всего лишь кнопка - надо что-то добавить для упора. Кусочек пластика, например. Или даже картона. Он оставил триммер на месте и вернулся в садовый домик. Если здесь ничего не найдётся... Надо бы посмотреть и смазать гибкий вал, штанга стала слишком сильно греться, особенно на сгибе…
Он возился уже полчаса: зачистил контакты, подправил упор. Включил. Нет всё-таки пошумливает…
В садовом домике почти не было ничего необходимого, техника в таком состоянии… Сразу было видно, что женщина работала.
По дорожке к гаражу шёл парень. Помахивал руками, вертел головой по сторонам, вот, заметил, думает теперь - подойти или нет. Это не мистер Харольд, актёр в такую рань вряд ли встанет. Это, наверное, механик. Надо с ним подружиться - много чего в гараже бывает интересного и полезного. Смазка. Крепёж.
- Привет.
- Привет. Сломался? - кивнул на триммер.
- Да нет, ерунда. Кнопка туго ходит. - Дэнни посмотрел на аппарат, затем на парня и добавил. - Разбирать надо.
- А газонокосилка?
- Там та же фигня. Техника убита, - подумал и сказал Дэнни, почему-то смущаясь.- Я садовник новый. Дэнни Доусон. Дэниэль Реймонд Доусон, - протянул руку. И тут же понял причину своего смущения - парень вблизи выглядел постарше, чем казалось. Наверное, уже лет 30. Нет, может и больше. Тот усмехнулся, но не противно, а так, нормально, пожал руку и открыл рот:
- Гейл Морган…
И тут взревел заброшенный аппарат. Услышь Дэнни полное имя своего нового знакомого… Но Гейл Морган Харольд стал для него Гейлом Морганом. Механиком в гараже какой-то очередной киношной звезды, от которых он всегда держался подальше.
- Редуктор… Смазку надо.
Гейл подошёл к полке. Вытер руки.
- Вот. Подойдёт?
- Ага. Нормально.
- Ты бы в сервис позвонил, чего сам- то всё делаешь?
- Привык. Я и дома - сам.
Дэнни нравилось в гараже. Нравился порядок, запах, нравилась кофеварка. В садовом домике такой не было. Видно, что хозяин на гараж денег не жалеет. А домик - в забросе.
- А ты часто здесь работаешь?
- Да … когда … в свободное от основной работы время.
- Ага. Я тоже. Ну, подрабатываю, выгодно… И мне отсюда недалеко до универа.
Гейл подошёл к кофе-машине.
- Будешь?
- Ну… У меня есть пара минут. Да.
- Я привык, - подумал он. - Я привык, что он сидит здесь, на верстаке, болтает ногами. Он уже не кажется таким чудовищно красивым, как в первый день. Я меньше боюсь его. Я знаю, что у него тёплая кожа. Однажды я прикоснулся к его плечу, а он даже не вздрогнул. Кажется, даже не заметил. Золотистая кожа… В локтевых сгибах, в паху, наверное, нежная… как у девчонки. От него веет юностью. Почти детством. И всё-таки он мужчина. У него сумасшедшие губы. Неужели он не понимает, о чём можно думать, глядя на его рот? Не может такого быть... неужели он не понимает… Когда он ходит, болтает, поворачивается, вот так вытягивается… неужели он не понимает чего я хочу? Гейл сосредоточенно смотрел куда-то вглубь кофеварки. Неужели он не чувствует, что мне нужен секс с ним? Кофеварка сочувственно подала знак готовности. Он налил кружку и протянул малышу.
Да. Он так назвал его. Мысленно. А как было его назвать? Их пальцы соприкоснулись, но ни один из них не дрогнул. Может быть, именно поэтому вдруг по гаражу разлилась жаркая тишина. Подспудная и неявная игра вдруг заявила о себе этим молчанием. Запахом кофе. Напряжением в воздухе.
- Придётся сегодня вечером зайти. Тогда это будет считаться вместо следующего вторника.
- Вечером?
- Ну да, разобрать газонокосилку. И триммер до ума довести. Мистер Питерсон не велел сильно шуметь по утрам.
Вечером. Сейчас прохладно. Мальчишка захочет согреться. Почему бы вечером не предложить ему опять – чашку кофе?
- Повернись.
- Нет.
Глубокий горький вздох.
- Да я не буду… Ну... Так дай.
Гейл долго смотрел на любовника. Оценивающе. Нет, он знал, что даже в порыве самой сильной страсти тот себе ничего не позволит, того что Гейл не хочет ему дать. Он раздумывал не над этим. Овчинка стоит выделки? Действительно ли такие уж сильные ощущения? Если да - то он боялся привыкнуть. Если нет… Блондин вдруг спрятал лицо в ладонях, и тогда Гейл понял, как тот измучен вечными отказами. Он не плакал, как могло бы показаться, он сидел неподвижно. И казалось, что ему уже всё равно. Тогда Гейл медленно, неохотно повернулся к нему спиной...
Его вылизывали. Вылизывали, как он сам лизал этих кисок. Он боялся, что сорвётся, отшвырнёт… Уговаривал себя просто полежать. «Рэнди не посмеет. А потом… я под кайфом… ну пусть… вдруг? Вдруг и правда приятно. Нет. Ни черта не приятно. Мокро и стыдно. Что я сука - меня вылизывать? Чего он там нашёл? Стонет… Язык что ли? Нет, всё, никаких пальцев».
- Гейл!!!
- Нет! Сказал же!
Он сел на сбитых простынях. У постели был такой же измочаленный вид, как и у Рэнди. Мы оба измочалены. Эта история слишком затянулась….
- Ге-е-ейл!
То ли стон, то ли рык.
Гейл наклонился к животу, взял в ладонь горячий пульсирующий член Рэнди. Такой… Рэнди стонал, толкался.
Губами. Это ничего, это можно. Просто поцелуй. Ничего не значащий жест. Он поможет другу. И всё.
Но друг отчаянно рвался к его заднице. Он хотел её нежить, ласкать и трахать. Он был влюблён в эти манящие округлости, он был готов на всё, лишь бы прижимать их к себе, чувствовать гладкую кожу, тереться об них, сосать и вылизывать и проникать… О… да…
И нет. Нет. Каждый раз.
Удачей можно было назвать тот раз, когда он согласился дать Рэнди подрочить, разглядывая заветную пещерку. А у того перехватывало горло, когда он старался не запихнуть туда ну хотя бы палец.
- Что ж ты мучаешь меня так? За что?
Вот тогда он заплакал. Судорожно глотал слёзы и гладил, гладил его, себя, пока Харольд стоял на четвереньках, проклиная всё на свете. Тогда Рэнди, через всё своё неверие понял, что его бросят. Дрочил и плакал. Смешно. Горько орал, когда кончал - когда кончаешь, можно орать сорванным, зарёванным голосом и бросаться на него, а он подставил бедро, сука… Успел.
Вечером пошёл дождь. Неожиданный тусклый дождик зашелестел по листьям пальм и акаций, прибил пыль, сделал прохладу зябкой. Плюс 15. Конечно, не Сибирь, но в наступающей темноте открытая дверь гаража тепло светилась и обещала уют и покой. Гейл сидел у мотоцикла, протирая его и без того сияющий бок. Декорации готовы. Если он не придёт…
Он слышал, как приехал Дэнни, как возился в садовом домике. Как тарахтела газонокосилка, разрывая вечернюю тишину, позвякивал металл. Потом всё стихло.
Он почувствовал спиной движение в дверях. Обернулся. Дэнни настороженно застыл в прямоугольнике света. Пришёл. Ещё не очень веря себе. Проверял - не ошибся ли утром? Только бы не спугнуть. Что я делаю? И тут же рассудок нашёл ответ. Ты развеешь его сомнения. Ты не гей. Просто дашь ему понять … Утренний морок - просто иллюзия. Неловкость.
Он легко развернулся навстречу. Улыбнулся. Произнёс ничего не значащую фразу и увидел, как оттаивает заледеневшее личико, как мягко распускается в улыбке нежный детский рот… И вот уже дрогнули ресницы, смягчился взгляд.
Что я, маленький что ли? Как будто меня не обхаживали, не одаривали масляными взглядами другие мужики, так что… Блин, убить хотелось! Ну что я, виноват, что у меня такая внешность? Что ресницы как у девчонки, борода, зараза, еле растёт?! Ну и не растёт. Что ж теперь, рисовать её?
Не гей я! Ну не гей! Хоть с плакатом ходи… Задолбали… И девки задолбали.
А я учиться люблю. Мне интересно. Теоретическая физика мне нравится. Геометризация Вселенной, топология квазизамкнутых пространств… это очень перспективная тема. Как можно без этого жить? Проходить мимо, пережёвывая тупую общую для всех жвачку. Люди с атрофированным мозгом. Я - не такой!
А эти «звёзды»! Люди. Просто люди. И довольно противные.
Хорошо, что Гейл не звезда. И вообще не актёр. Нормальный парень. Ну… взрослый… мужик. Да. Но он нормальный! С ним спокойно. И интересно. Он не очень много рассказывает. Но вот про музыку… Я музыку только слушать люблю, а он знает какая группа … Механик классный.
И смотреть на него… очень приятно. И… и… когда он близко…мне не противно. Я это сразу понял. Он как-то задел меня, и… я не почувствовал отвращения. Блядь… Если честно, то… ну… наверное, я его уважаю…
Блин, ну, что, Дэнни. Скажи хоть сам себе - честно. Ты … Ты же… сейчас пришёл сюда. Ты же. Если он подойдёт?..
Если…
Он. Подошёл.
Как это бывает - вот так? Как магнит? Почему? Губы сразу находят друг друга. Какие мягкие, какие упрямые… Зачем этот омут? Что меня утягивает куда-то? Это твои руки. Я не хочу. Мне страшно.
Ещё. Ещё… Да. Так.
@темы: Писанина