Арт - Брат Гримм
Станция, на которой никогда не останавливаются поезда.
На этой станции поезда никогда не делают остановок. Кому нужен захудалый городишко, в котором и посмотреть-то не на что? Начальник станции, конечно, исправно содержит её в чистоте, да только редко кто заходит к нему. И тишина вокруг настолько плотная, что через неё трудно прорваться, только поездам и под силу, когда проносятся мимо.
ТекстПервое появление мальчишки так и остаётся никем не замеченным, он просто садится на лавку и бросает потрёпанный рюкзак рядом. Серые глаза упрямо вглядываются вдаль, и кажется, что вот-вот свершится чудо, на горизонте появится поезд и увезёт мальчика в неведомые дали. Но нет, этого не происходит.
С тех самых пор упрямец появляется первого числа каждого месяца и терпеливо ждёт. Обычно он сидит до самых сумерек, пока не загорается над его головой уличный фонарь, заливая старенькую лавочку и небольшой участок перрона неярким светом. Тогда мальчишка словно бы нехотя встаёт и медленно шагает прочь.
В апреле… Да, именно в апреле к нему впервые кто-то подсаживается. Сгорбленная долгими годами тяжкого труда старушка, матушка начальника станции, замечает одинокого мальчика и угощает его пирожками.
- Вот, держи, этот с яблоками, а здесь с вишней, - шамкает она. – Ты такой юный и совсем один. Где твои родители? Почему отпустили в дорогу?
- Мне было нужно, - глаза мальчика обманчиво пусты, он аккуратно надкусывает пирожок и улыбается. - Очень вкусные, спасибо вам.
- Нужно… Скажешь тоже. Возвращался бы ты домой, сынок. Тебя там наверняка ждут, так ведь будет лучше, правда? Родные соскучились, испереживались… Возвращайся, не раздумывай даже, – старушка треплет светлые волосы мальчишки и, охая, тяжело поднимается. Он подскакивает следом и доносит большую корзину до дверей крошечного здания, гордо именуемого «Конторой».
- Я не вернусь назад, бабушка, - шепчет на прощание он и вновь занимает своё место.
В июне мальчишка приходит очень рано, когда солнце только-только ещё успевает сбрызнуть землю своими первыми лучами.
- Эй, это опять ты? Чего ждёшь, малец? – начальник станции заинтересованно смотрит на тоненькую фигурку у самого края перрона и подходит чуть ближе.
- Поезд жду, давно уже… Может, вы скажете, когда будет? - мальчик вопросительно склоняет голову и не переставая крутит широкую лямку рюкзака. – Столько времени прихожу, а поездов всё нет…
- Так зачем ходишь? Не останавливаются тут поезда. Едут и едут себе дальше, - ухмыляется начальник и для пущей убедительности обводит окружающее пространство рукой. – Видишь, пусто, нет никого.
- Совсем не останавливаются? А зачем тогда нужна эта станция?
- Как это, зачем? – удивляется начальник. - Положено ей здесь быть, вот она и есть. Правила такие. Есть город, есть станция. Работаем мы.
Мужчина надолго замолкает, обдумывая слова мальчишки.
- А как же… Как путешествовать? – мальчик растерянно оглядывается по сторонам, как будто ищет ответ.
- Удумал… Путешествовать ему. Чего тебе на месте не сидится? Мог бы ко мне в помощники пойти, дел-то немало, да и мне полегче будет.
- Но… Если поезда не останавливаются, чем вы заняты?
- Вот ведь простодушие небывалое, - качает головой начальник. - А отчёты кто писать будет? За порядком следить? Давеча вон листьев и веток нападало, цветы на клумбе посохли от жары, да кошки разодрались прямо на перроне.
- Кошки?
- Ну да, кошки. А ещё вон, под лавку лиса забилась, сам погляди. Принесла же её нелёгкая, и как только добралась сюда! Грязнущая, зараза, а зубы показывает. Ты, малец, взял бы метлу, да погнал эту нечисть подальше отсюдова, вот тебе и работа. А жалование у нас хорошее, соглашайся, не прогадаешь! – начальник приосанивается и поправляет фуражку на голове, кивая в такт своим словам.
- Вы предлагаете мне работу? – рюкзак плюхается прямо в пыль, а мальчик нагибается, нашаривая под лавкой лису.
- Предлагаю, я человек серьёзный, за свои слова ответ держу. Ну так что? Пойдёшь в помощники? Будешь обход делать, поезда считать для отчётности…
- Нет, дяденька, спасибо.
Из-под лавки на свет выныривает острая мордочка перепачканного лисёнка. Он сверкает глазками и опять прячется в уютную темноту.
- Твоё дело, хотя жаль, конечно… Передумаешь если, я у себя буду. А зверюгу эту убери, непорядок! – начальник степенно шагает в свою «Контору».
Август встречает мальчишку едва уловимым запахом уходящего лета. Фонарь легонько покачивается, будто приветствуя старого знакомого, а лёгкий ветерок смахивает песчинки с лавки. Рядом с ней стоит невысокий парень в шляпе с широкими краями и большим, видавшим виды чемоданом в руках.
- О, товарищ по несчастью! Тоже пришёл поезд ждать? – путешественник широко улыбается. - Гиблое дело, предлагаю добраться до соседнего города, а там поминай как звали. Ты куда едешь?
- Куда дорога приведёт, - мальчик не торопится подходить и мнётся, перебирая ногами. Нежданное соседство ощутимо мешает ему.
- А я вот в город ***** подался. Как буду на месте, куплю домик, делом займусь. Заживу! Не представляешь, рассказывают, что там невероятно красиво, а люди все сплошь доброжелательные и приветливые… И солнце не палящее, как здесь, а ласковое. Говорят, если доедешь – все мечты сбудутся! Только помотаться придётся, не так уж просто до цели добраться… Но мне не впервой, путешествую я часто, заметно, да? – парень-путешественник хохочет и вертит свой старый чемодан, чтобы можно было легче разглядеть, насколько тот потрёпан.
- А почему тогда осесть захотели? – пересиливая себя, мальчик всё же опускается на привычное место, аккуратно придерживая на плече вёрткого лисёнка.
- Устал я от дороги… Но ещё столько приключений впереди! Пока до места доберёшься… А кто это у тебя?
- Лис. Только не нужно его гладить, не любит он чужих.
- Странно… Ну, ты как, мелкий? Может, махнёшь со мной? Чего тебе киснуть тут одному, ничто ведь не держит. Вдвоём веселее будет!
- Извините, нет, - мальчик устало вздыхает и откидывается на спинку, спуская лисёнка на колени.
- Да почему? Сам же сказал, что тебе всё равно куда ехать! – путешественник подхватывает чемодан и готовится шагать дальше.
- Я этого не говорил.
- А… Так у тебя свой… город.
- Вроде того.
- Жаль, мне бы компания не помешала. Ты знаешь, где меня искать, если дорога туда забросит, дай знать о себе. Вот, держи, - путешественник протягивает пожелтевшую от времени карточку и нетерпеливо суёт прямо в загорелую ладошку мальчишки.
- Так вы шляпник? – мальчик вертит картонку, разглядывая завитые вычурные буквы на ней.
- Он самый, легко мой дом найдёшь, не ошибёшься! – парень подмигивает и шагает в противоположную станции сторону. – Бывай!
Мальчик долго смотрит вслед незадачливому путешественнику. Уйти? Нет. Остаётся только ждать. Дрёма смежает веки, лисёнок на коленях негромко пофыркивает, устраиваясь удобнее, и мальчик проваливается в сон…
Он просыпается от резкого свистка, когда станцию уже затягивает ночная мгла. Вдали виднеются очертания быстро приближающегося поезда, и сердце мальчика стучит часто-часто, а ладошки становятся влажными. Проедет? Остановится?
Мальчишка рывком поднимается на ноги и начинает махать руками, понимая, что его всё равно не заметят. Лисёнок мечется у ног мальчика, но кто разглядит его в темноте?
И тогда старый фонарь вдруг загорается необыкновенно ярко, так ярко, как не горел никогда в жизни. Он освещает всё вокруг, зовёт, манит к себе, вкладывая в этот свет последние силы. И поезд начинает постепенно замедлять свой ход…
Станция "Что было и что будет"
Поезд мерно раскачивается, постукивая колёсами, за окнами мелькает быстро сменяющийся пейзаж, а Мальчик крепко спит. И снится ему, что зовёт его кто-то, теребит за плечо. Весь мир вокруг зыбко колеблется, расплывается разноцветными пятнами... Неважен он сейчас. Важно, что двое. Рядом.
- Пойдём…
Мелькают прядки волос, озорные глаза и аккуратные ладошки. Сейчас… Сейчас… Сухие губы мажут по щеке.
Свисток вырывает из сна, заставляя резко дёрнуться. Лисёнок тычется носом и поскуливает. Станция. Мальчик стряхивает с себя осколки сновидения и выходит на перрон.
- Где мы?
- «Что было и что будет», - Машинист неторопливо вышагивает к пассажирам, прикуривая сигарету.
- То есть?
- Так станция называется.
- Но здесь написано совсем не такое название, вот же… - Мальчик оборачивается к изрядно обветшавшему зданию с табличкой.
- Это для других, малыш. Официальные названия существуют для тех, кто не видит и не знает.
Время вечернее, воздух тяжёлый и плотный. Заброшенные постройки поскрипывают, хотя ветра совсем нет. Машинист приподнимает кепку и щурит тёмные глаза, вглядываясь в черноту леса, подступившего совсем близко:
- Ты веришь, что на свете порой происходят самые настоящие чудеса?
- Верю, - когда Мальчик присаживается на корточки, чтобы погладить Лисёнка, тот отчего-то вертится юлой и возбуждённо тявкает.
- В этих краях когда-то было большое поселение. Много людей. Их староста – крепкий зажиточный крестьянин – был уже не слишком молод. А несколько лет назад его жена умерла при родах, оставив мужу сынишку.
Мальчик силится представить себе мужчину с ребёнком на руках. Наверно, был гроб и все плакали... Он видел такое и раньше.
- Жалко их…
- Да, малыш, жалко, но что тут поделаешь... Так тоже бывает. Староста любил сына, старался привлекать парнишку к своим делам. Времени они много вместе проводили... И всё было хорошо, пока не приглянулся мужчина Красавице – дочери небогатых крестьян. Девушка была видная, не знала отбоя от поклонников, но для себя решила, что выходить замуж нужно только за человека обеспеченного.
- Это неправильно. Женятся по любви.
- Смешной ты, - Машинист улыбается и треплет Мальчика по голове, - хорошо, когда люди так и поступают, но вот Красавица была очень практична. Она покорила Старосту своей красотой и живым умом. И хозяйкой хорошей слыла, да…Много ли времени нужно, чтобы мужчина влюбился? Вот и стали они готовиться к свадьбе.
- Совсем скоро?
- Видишь ли… Иногда люди не думают долго. Староста хотел, чтобы Красавица создала в доме уют, баловала семью своей стряпнёй, а больше всего – чтобы пригрела рядом с собой Сынишку, не знавшего материнской ласки.
- И она полюбила его, да?
Мрак потихоньку сгущается, застилая землю чёрным покрывалом, и только огни поезда противостоят ему. Откуда-то тянет промозглым холодом и сыростью.
- Давай-ка… - Машинист сбрасывает куртку и укутывает Мальчика. - Так будет лучше.
- Спасибо… Так что дальше было?
- Не сладилось у них… - Машинист склоняет голову и всматривается в лицо своего собеседника. – Красавица невзлюбила Сынишку Старосты сразу же, посчитала его лишь досадной помехой, от которой нужно избавиться.
- Помехой? Почему?
- Видишь ли, девушка хотела своих детишек, которые бы звали Старосту папой, а её саму мамой и навсегда привязали бы к ней мужа. И вот тогда Староста уже ни в чём не смог бы ей отказать, только её прихотям потакал бы. Разрасталась бы её семья, их клан...Это сила, власть в крае... К тому же, Сынишка Старосты был тем ещё мечтателем, они с отцом частенько ночами залазили на крышу и глядели на звёзды. Мечтали, разговаривали… Красавица считала, что это глупости, что сын... вроде как сбивает отца с толку, ну и чувствовала себя обделённой и только сильнее злилась.
- Почему она тогда не смотрела на звёзды вместе с ними? Это же так просто. И все были бы вместе…
-Я не знаю, малыш. Гордость? Характер хотела показать? А может, просто ей это было не нужно... так бывает.Не нужны ей были звёзды... Никчёмные они для неё, понимаешь?
Мальчик поджимает губы. Да, кажется, он понимает...
- Она обижала Сынишку? - он вертит в руках подобранную в дорожной пыли ветку.
- Да… Пасынка своего она держала в ежовых рукавицах. А по ночам нашёптывала мужу всякие глупости, наговаривала на его родного сына. То по её словам выходило, что Сынишка сгубил лучшую овцу в стаде, то якобы из-за его шалостей в доме случился пожар, который она по счастью сразу заприметила, да на помощь позвала вовремя… И всё-то Сынишка делал не так, всё не этак. Поначалу отец сопротивлялся, но уж очень горячими и сладкими были ласки Красавицы. Да и сама она… могла быть очень убедительной.
- Да как он мог? Это же его сын!
- Эх, если бы в жизни всё было только правильно, так, как должно быть, Староста не послушал бы жену. Но он послушал… сам стал покрикивать на Сынишку, выговаривать ему за чужие промахи, укорять в излишней мечтательности, вроде как непригодной для работы, а потом и отсылать начал из дома с пастухами. Да всё чаще и чаще…
- Он больше его не любил? Да? Разве так может быть?
- Я не думаю так… - Машинист садится рядом и притягивает к себе Мальчика, обнимая одной рукой. – Скорее, Староста просто запутался. Понаделал ошибок. Если бы кто-то подсказал ему, помог… Но сельчане только перешёптывались между собой, а за Сынишку никто вступаться не хотел. Чужая семья – чужой монастырь. Дескать, сами родные друг с другом разберутся, а уйдёт Сынишка куда глаза глядят искать лучшей жизни, значит, так тому и быть.
- Он ушёл из дома?
- Оно бы и лучше было, если бы ушёл, но он надеялся, что отец всё поймёт, и они заживут как и прежде. А Красавица задумала совсем недоброе… Дождалась подходящего дня, летнего праздника. И пока все отдыхали и радовались теплу, по старой книге прабабки, помышлявшей мелким колдовством, заговорами да приворотами, прочитала Красавица страшное заклинание. Согласно ему, Сынишка должен был обернуться деревом, а отец - забыть о сыне навсегда. Да пошло что-то не так. Никто не знает, что именно там произошло, но сгинуло селение, будто и не было его никогда. Никого не осталось, только несколько построек, старая станция, что была неподалёку, да дом Старосты где-то в чаще этого леса.
- А что же Сынишка? Он тоже пропал вместе с остальными? – Мальчик встаёт со ступеньки поезда и оборачивается к чернеющему лесу.
- Увы, с тех пор никто его не видел. Ты не переживай… Уже много лет прошло, и мы здесь надолго не задержимся. Давай-ка я пойду машину посмотрю, проверить никогда не помешает, а вы не отходите далеко, скоро дальше поедем.
Насвистывая незамысловатую мелодию, Машинист уходит к паровозу. Мальчик, постоянно поправляя длинную не по росту куртку, какое-то время ходит вдоль поезда, погружённый в свои мысли, а потом, будто решившись на что, вступает на тропинку. Лес вот он, совсем рядом, почти поглотил старую станцию, выдвинулся вперёд, вот только деревья в нём вблизи кажутся совсем безжизненными, будто неведомое существо уворовало их силу. Заскорузлые ветви сплетаются друг с другом, по стволам бегут глубокие трещины... Ни шорохов, ни птичьего крика – безмолвие.
Темнота притягивает, манят шорохи, что-то подталкивает Мальчика дальше, проводит мягким по ногам - это Лисёнок увязался следом и не отстаёт ни на шаг.
- Лес умирает, - в тишине даже шёпот кажется гулким и неестественно громким. – Там, впереди, есть просвет. Если не найдём ничего, придётся уйти.
Лисёнок согласно тявкает, принюхивается и бежит вперёд. Пробравшись сквозь заросли кустарника, они выходят к некогда добротной, а теперь явно покинутой хижине, заросшей мхом и засыпанной сухими листьями. Здесь ещё холоднее, холод пробирается даже под одежду и прикасается стылыми пальцами. Мальчик только плотнее запахивает куртку и стучится в приоткрытую дверь. Не дождавшись ответа, он подманивает лисёнка ближе и перешагивает через порог.
Внутри мало что можно разглядеть из-за темноты. Комнаты пусты, мебель и вещи покрыты пылью, словно вот уже много лет никто не бывал здесь. На кухонном столе, рядом с оплавленным огрызком свечи и маленькой фигуркой лошадки, вырезанной из дерева, лежит большая старая книга. Она раскрыта почти точно посередине, но когда Мальчик подносит её к окну, обнаруживает лишь пустые пожелтевшие страницы. Ни слова, ничего.
На стул наброшено цветастое праздничное платье, уже изрядно изъеденное молью, на краешке спинки висят коралловые бусы. Их хозяйка собиралась принарядиться к торжеству. Мальчик представляет себе молодую черноволосую женщину, которая прихорашивается, чтобы ослепить всех своей красотой. Он ещё оглядывается вокруг, когда лисёнок, до того беспокойно снующий по углам и тихонько потявкивающий, стремглав выскакивает из хижины и убегает во мрак.
- Ты куда?! Стой, подожди! Заблудишься! – Мальчик бросает книгу, суёт в карман найденную лошадку и бежит следом, еле успевая отводить руками ветки, так и норовящие больно хлестнуть по лицу.
Посреди сухой травы на поляне высится огромная старая ель. У основания её, словно прижавшись в поисках утешения, растёт большой куст кизила. На удивление он зелен и усыпан белыми цветами. Красота его, так резко выделяющаяся на общем фоне увядания, манит, но и настораживает.
При приближении Мальчика старая ель начинает тихонько покачивать ветками, будто приветствуя:
- Что ты… забыл… здесь, путник… Не тревожь… нас… Не тревожь горе…
Лисёнок подбегает к самому кизиловому кусту и оглядывается, вертит головой, будто ищет что-то, а потом бросается к ели.
- Жив… Вернулся… Уходи… Не место здесь тебе… Уходи… Прошу…
- Вы его знаете? Он убежал отсюда? – Мальчик подхватывает неугомонного спутника на руки и крепко прижимает к груди.
- Да… - ель раскачивается всё сильнее, сыплется пожухлая хвоя, а кизиловый куст точно дрожит, роняя белые лепестки цветов.
- Вы – Староста. Я прав? С вами что-то случилось. Я могу помочь? - Мальчик отступает на пару шагов, силясь разглядеть в старой ели того самого крестьянина.
- Её заклятье… Зло… все наказаны… Всё чахнет… Всё дряхлеет… Забери его… Этим поможешь... Когда-нибудь… - все деревья вдруг разом начинают скрипеть. Скрипы эти похожи на стоны, на горькую вековечную жалобу.
Мальчик чувствует, как часто бьётся сердечко его спутника, как прижимается он, ища защиты.
- Так вот что… Поселение превратилось в лес, потому что Красавица наложила заклятье на вашего Сынишку. Забрать Лисёнка? Это он? Но как я помогу?
- Забери… С собой…
Гудок паровоза пробивается сквозь шум деревьев, а минуту спустя где-то вдалеке слышится крик машиниста.
- Нас ищут, - сунув лисёнка за пазуху, Мальчик вновь обращается к ели. – Если я могу кого-то привести, скажите…
- Нет… Беги отсюда… Погоди… Дай ещё раз взглянуть… И беги… - Ель словно возвращается к своему сну, застывает, не отвечая больше.
Когда они возвращаются назад, разражается ливень, падающий на землю стеной. Сквозь потоки ледяной воды трудно углядеть тропинку, и Мальчик почти впечатывается в Машиниста, бегущего навстречу.
- Как ты?! Зачем одни ушли?! Раздери эту железяку… Лес словно ожил! Быстро в поезд, там всё расскажешь, а то простынете оба! Едем!
Где-то в пути
Предзакатное солнце заливает светом поля, обновляет краски глубокими предвечерними тонами, щедро расплёскивает золотистые густые блики. В этом царстве тепла и ровного стремительного движения нет места ни тоске, ни унынию. Мальчик улыбается, глядя в окно и подставляя лицо ласковым лучам, а рыжий как солнышко Лисёнок старается незаметно подобраться к своему другу и лизнуть в ладошку.
- Хитрец, - Мальчик смеётся и ласково гладит Лисёнка, а тот только довольно жмурится в ответ.
Поезд набирает ход. Катится, унося их в далёкие дали… Мальчик часто теперь думает о том, как помочь Лисёнку и разрушить заклятье, а в пути он вспоминает и о своих горестях, рассказывая другу, что же приключилось с ним до того, как они встретились на «Станции, где никогда не останавливаются поезда»…
Там, где никогда не было его Дома.
Старый двухэтажный дом Деда стоит на самом отшибе. Ставни покосились, с крыши попадала добрая четверть черепицы, а ступеньки давно уже протяжно скрипят под ногами. Дом дряхлеет вместе со своим хозяином. Мальчик несколько раз пытался поправить непослушные ставни, но это было бессмысленно, на следующий же день они вновь свешивались с петель на бок и со злорадным стуком бились и скреблись об стену.
Мальчик стоит на веранде и бездумно ковыряет на перилах кусочки голубой, давно выцветшей на солнце краски. Приближение Деда сложно не заметить - он постоянно бурчит что-то себе под нос и зло покрикивает на вечно путающихся под ногами ребятишек Соседки.
- Они там опять сорят деньгами, тратят их на что попало. Вот когда я был молод, я умел беречь деньги… да. Днями и ночами в шахте – попробовал бы кто из этих! Как настоящий Шахтовик, в грязи, среди кусков камней и угля! Как я! Нет. Они развлекаются, не думают, что будет завтра. А жила-то может истощиться – что тогда? Где будет их богатство? А? Не знаешь? Не знаешь, да? А я тебе скажу! Сдохнут, как бродячие собаки! Все сдохнут! – Дед хмурит седые кустистые брови и неприятно выставляет в усмешке свои редкие жёлтые зубы. – Все! Как пить дать, помрут, голубчики, только золотишко растратят на свои глупости… Все… Как один… И этот… Он первым…
Звук шаркающих шагов постепенно затухает внутри дома и бессмыслица, которую изо дня в день каркает старик, становится неслышна.
Мальчик закрывает глаза и прижимается щекой к тёплой стене. Интересно, если очень-очень долго идти и оставить посёлок, там, где-то впереди, что-нибудь будет? Дед рассказывал о чёрных угольных шахтах. За ними, по его мнению, начиналась пустота…
- Ты там становишься ничем. Пылинкой. Глупой, никчёмной пылинкой, которая кружится на ветру, а потом падает на землю и про неё все забывают. Все! Глупости говоришь, малец, работать надо! Работать. Понял? Вот подрастёшь ещё чуток, так я сам тебя отведу к шахтам. Там жилы… золото… Ты найдёшь, и я разбогатею! Заживу! И все, все увидят! Понял? Все!..
Так продолжается изо дня в день. Когда Мальчик расправляется со своими нехитрыми домашними обязанностями, Дед откидывается на спинку горчично-жёлтого кресла и заводит свои бесконечные истории о золоте, требуя от единственного слушателя внимания.
- Вот будет осень… И ты пойдёшь. А то, что тощий, так это ничего. Если шахты тебя не проглотят, так только крепче…кх..кхе.. станешь…кх… - он заходится натужным кашлем и косится воспалёнными глазами на Мальчика. – Скоро уже.
Есть ли разница между тем, чтобы быть никому не нужным Где-то Там и никому не нужным Где-то Здесь? Здесь… В Богом забытом посёлке, где всего-то примечательного, что сумасшедший старик, да дом Богача, изукрашенный немыслимыми архитектурными изысками. Здесь, где ты совершенно один.
Дом Богача обходят стороной. Хотя он и красив, окружён зелёным тенистым садом, но люди давно уже знают о том, что творится внутри. По молодости Богач вместе с Дедом работал в шахтах, но повезло ему гораздо больше, в первый же год наткнулся на крупную золотую жилу, а там ещё и ещё. Окреп, на ноги поднялся, поместье себе отстроил, власть в посёлке прибрал к рукам. А с годами Богач перестал скрывать свою слабость, единственное, на что никогда не жалел ни денег, ни времени...
В эту спальню не проникает утреннее солнце - тяжёлые бархатные портьеры не пропускают свет. Золото на красном – королевские цвета, потерявшие свою значимость в стариковской спальне. Пыль скопилась в ткани, пропитала её собой. Слой пыли везде: на позолоченных статуэтках, изображающих пухлых херувимов, на некогда ярких персидских коврах, теперь тут и там заляпанных липкими пятнами, на тяжёлых багетных рамах безвкусных картин… Слуги полагаются на слабое зрение старика-хозяина и не утруждают себя заботой о доме. Их слишком мало для такого особняка, а Богач слишком скуп на плату.
Жарко. Пылинки плавают в воздухе, и совершенно нечем дышать…
Опять болит спина, кости ломит и тянет… Проклятый возраст. Хотя это конечно не старость, с чего это они взяли! Ещё чего! 60 - это… это расцвет сил, м-да… ну, а 70 - любой дурак знает - возраст мудрости…. Вот только чёртово здоровье… Нервы, бессонница… А этот мерзавец смеет спать!
- Валет! – быстрый толчок ногой в спину. – Валет!
Валет шевелится, вырванный из чёрной ямы сна, и поднимает голову, глядя перед собой сквозь спутанные белые волосы. Секундное недовольство на его лице мгновенно сменяется угодливым вниманием.
- Ты ещё долго намерен дрыхнуть? Я уже проснулся! – Богач кривит бледные, похожие на сырую котлету губы, и намеревается толкнуть парня ещё раз.
- Завтрак? Конечно-конечно, я сейчас распоряжусь… - Валет быстро садится на постели, собираясь встать.
- И давно ты получил право здесь распоряжаться? Я не хочу есть. Порадуй меня, ну? - Богач ухмыляется, глядя, как парень откидывает его одеяло и приступает к нехитрым ласкам. – Давай. Соси!
Валет томно прикрывает глаза, покрывая поцелуями бледную, обвисшую кожу живота, находит губами всё ещё дряблый член и начинает ритмично двигать головой.
- Хороший мальчик… - рука ложится на голову, давит, нагибает ниже, отросшие ногти впиваются в кожу.
Валет неловко проезжается зубами. Вскрик, больше напоминающий хриплое рычание, и Богач оттягивает юношу за волосы вверх, заставляя искривиться от боли. – Дрянь! Сучонок! Вышвырну отсюда! Слышишь… - старик переходит на свистящий шёпот. - Ко всем чертям. Подыхать.
Когда у него неожиданно громко урчит в животе, Валет вздрагивает и поднимает глаза. Богач силится засмеяться, но из его горла вырывается лишь булькающий звук.
- Я сейчас всё исправлю… Расслабьтесь… Прошу вас… - Валет масляно улыбается и заискивающе заглядывает в глаза своему господину. Он старается. Старается, наглаживая худые бёдра с выцветшими, почти исшаркавшимися волосками. Старается, забирая в рот мягкую бессильную плоть. Старается...
Утираясь, Валет заглядывает в захватанное пальцами зеркало в холле и вертится вокруг ещё несколько минут. Воображая себя облачённым в винного цвета камзол с рюшами, белые гольфы и туфли с золотыми пряжками, Валет поворачивается то одним боком, то другим, принимая величественные позы. Старик уже пожил своё, окочурится совсем скоро, только бы уговорить его подписать бумагу…
Порой Валет вспоминает свою прежнюю жизнь. В сиротском приюте, откуда он сбежал, едва ему стукнуло восемь, часто говорили о Боге, о том, что испытание, возложенное на них, совсем ещё сопливых мальчишек и девчонок, оставшихся без родителей, нужно вытерпеть, а со временем всё придёт… Сейчас ему шестнадцать, и он взял-таки судьбу в свои руки. И никто... Ни одна живая душа… Ни один грязный оборванец из посёлка… Он кривится, вспоминая обидные выкрики: «Валет – подсоси монет!», «Шустрила, честные люди деньги трудом зарабатывают!».
Никто не посмеет больше криво поглядеть в его сторону. В конце концов, если Богач задержится на этом свете, ему всегда можно будет помочь. Осудят? Не докажут. Не поймают. Плевать.
Мелкая речушка по берегам совсем заросла кустарником, сразу и не заприметишь, есть там кто-то или нет. Солнце бьёт в глаза, вызывая резь, и заставляет ругнуться. Понятно, почему старый чёрт так не любит свет. Оп-па… От неожиданности Валет тихо присвистывает, а его лицо, напоминающее острую крысиную морду, ещё больше вытягивается вперёд.
На реке совсем ещё молоденький мальчик набирает воду в непомерно большое для него ведро. От жары его рубашонка прилипла к спине и немного задралась. Затаившись в кустах, Валет оглядывает Мальчика, скользит похотливым взглядом по полоске загорелой кожи на пояснице...
- Девственник. Клянусь старой задницей этого ублюдка Богача, мальчишка – девственник… - подвижный рот искривляется в недоброй улыбке, мутные глаза суживаются.
Мальчик набирает воду, не подозревая ни о чём, а солнце палит просто нещадно. Пот катится со лба, ткань неприятно липнет к телу. Речка вот она – зачем терпеть? Оглядевшись, он больше не раздумывает, сбрасывает свою поношенную одежонку и заходит в воду. Это только на минутку, обещает он сам себе. Иначе Дед разозлится…
Валет скользит рукой в штаны и высвобождает уже напрягшийся член. Мальчик плещется, смывая пыль и пот, его гладкая, ещё совсем детская кожа блестит от воды. Валет водит рукой всё быстрее, для удобства широко расставив ноги. Да… У мальчика тугая, нетронутая дырка, он будет сопротивляться и кричать от боли… Плакать и звать мамочку. А потом всё стихнет. Останутся только редкие всхлипы и безучастный взгляд. Мальчишка станет взрослым.
Валет содрогается, выплёскиваясь на свою ладонь. Грёзы отпускают, пора действовать. Он вытирает испачканную руку о траву и осторожно выходит вперёд.
- Привет!
Мальчик вздрагивает, разворачиваясь на голос.
- П-простите, я уже ухожу.
Одежда… Незнакомый парень вертит её в руках. Прикладывает к лицу, втягивая запах. Зачем? Нужно забрать. Нагота стесняет, водянистые, мутные глаза парня на берегу скользят по телу. И непонятно, чего он хочет.
- Не торопись, малыш. Давай поболтаем. Ты живёшь недалеко отсюда? Ведро-то, вон какое, тяжело нести.
- Отдайте вещи, пожалуйста.
- Возьми, кто тебе мешает? Я в воду не полезу. А ты выходи и забирай, - Валет скалится, наблюдая за беспомощным мальчишкой в реке. Он топчется там, не решаясь выйти на берег. Ничего не бойся, малыш, иди сюда…
Мальчик подходит и забирает ком из рук Валета, но когда он стыдливо отворачивается, чтобы одеться… Горячее тело впечатывается сзади, парень одним умелым движением обхватывает его, сдавливает руки, прижимает их, не давая двигаться, лицо и шею обдаёт несвежим дыханием. И так хочется сбросить с себя, отшвырнуть! Паника накрывает с головой.
- Пусти! – голос срывается, незнакомец выше и гораздо сильнее. Он давит, валит прямо на горячий песок, накрывает собой. – Пусти меня! Пусти! Пусти!
- Чего ты… Дурачок. Хорошо будет, - быстро шепчет Валет, - я тебе денег дам. Не обижу... чего, ну, давай… чего ты... ну! Пристрою тебя... ещё спасибо скажешь...
Он невольно вспоминает мерзкого старика... ну да ничего, мальчишка подзаработает. Но сперва под ним, под Вальтом!
Валет трётся прямо сквозь штаны, в паху твердеет почти мгновенно. Хорошо… До чего сладкий, нежный… Одной рукой он держит пацанёнка, а второй наглаживает по бокам, по выгнутой спине… Надо поставить его на четвереньки, так будет удобнее. Да… Вот так.
Голова вдруг резко, с мерзким хрустом откидывается назад, в глазах темнеет, а нос пронзает острой болью. А, что б тебя! Грязно ругаясь, Валет бросает добычу и зажимает обеими руками окровавленный нос.
Мальчик вскакивает. Его волосы испачканы чужой кровью, а колени горят. Схватить хоть что-то из одежды и бежать, пока парень не кинулся следом. Бежать…
Дальше, в кустах, отдышавшись, он натягивает на себя штаны и снова опрометью несётся к дому.
- Дедушка!
Дед стоит на крыльце и набивает табаком трубку.
- Где ведро?
- Дедушка…
- Где ведро, я тебя спрашиваю? Рубашка, ботинки – где?
- Там… - Мальчик пытается объяснить, но Дед его не слушает. Наотмашь бьёт по лицу и кричит что-то невнятное, страшное. Кричит, не переставая. Кричит и замахивается снова.
Мальчик запирается в своей крошечной комнатушке. Убежать. Спрятаться. Его бьёт озноб, содранные колени саднят… Ему чудится, что он всё ещё чувствует чужое тело. Настойчивые толчки сзади, руки, обшаривающие, бесстыдно трогающие там, где нельзя… Он не встаёт почти сутки, а Дед раз за разом барабанит в дверь, разражаясь ругательствами.
Следующей ночью, обмирая от каждого шороха в доме, Мальчик собирает кое-какие пожитки в старый дедов рюкзак, оставшийся ещё со времён работы в шахтах, и уходит навсегда.
Станция, на которой никогда не останавливаются поезда.
На этой станции поезда никогда не делают остановок. Кому нужен захудалый городишко, в котором и посмотреть-то не на что? Начальник станции, конечно, исправно содержит её в чистоте, да только редко кто заходит к нему. И тишина вокруг настолько плотная, что через неё трудно прорваться, только поездам и под силу, когда проносятся мимо.
ТекстПервое появление мальчишки так и остаётся никем не замеченным, он просто садится на лавку и бросает потрёпанный рюкзак рядом. Серые глаза упрямо вглядываются вдаль, и кажется, что вот-вот свершится чудо, на горизонте появится поезд и увезёт мальчика в неведомые дали. Но нет, этого не происходит.
С тех самых пор упрямец появляется первого числа каждого месяца и терпеливо ждёт. Обычно он сидит до самых сумерек, пока не загорается над его головой уличный фонарь, заливая старенькую лавочку и небольшой участок перрона неярким светом. Тогда мальчишка словно бы нехотя встаёт и медленно шагает прочь.
В апреле… Да, именно в апреле к нему впервые кто-то подсаживается. Сгорбленная долгими годами тяжкого труда старушка, матушка начальника станции, замечает одинокого мальчика и угощает его пирожками.
- Вот, держи, этот с яблоками, а здесь с вишней, - шамкает она. – Ты такой юный и совсем один. Где твои родители? Почему отпустили в дорогу?
- Мне было нужно, - глаза мальчика обманчиво пусты, он аккуратно надкусывает пирожок и улыбается. - Очень вкусные, спасибо вам.
- Нужно… Скажешь тоже. Возвращался бы ты домой, сынок. Тебя там наверняка ждут, так ведь будет лучше, правда? Родные соскучились, испереживались… Возвращайся, не раздумывай даже, – старушка треплет светлые волосы мальчишки и, охая, тяжело поднимается. Он подскакивает следом и доносит большую корзину до дверей крошечного здания, гордо именуемого «Конторой».
- Я не вернусь назад, бабушка, - шепчет на прощание он и вновь занимает своё место.
В июне мальчишка приходит очень рано, когда солнце только-только ещё успевает сбрызнуть землю своими первыми лучами.
- Эй, это опять ты? Чего ждёшь, малец? – начальник станции заинтересованно смотрит на тоненькую фигурку у самого края перрона и подходит чуть ближе.
- Поезд жду, давно уже… Может, вы скажете, когда будет? - мальчик вопросительно склоняет голову и не переставая крутит широкую лямку рюкзака. – Столько времени прихожу, а поездов всё нет…
- Так зачем ходишь? Не останавливаются тут поезда. Едут и едут себе дальше, - ухмыляется начальник и для пущей убедительности обводит окружающее пространство рукой. – Видишь, пусто, нет никого.
- Совсем не останавливаются? А зачем тогда нужна эта станция?
- Как это, зачем? – удивляется начальник. - Положено ей здесь быть, вот она и есть. Правила такие. Есть город, есть станция. Работаем мы.
Мужчина надолго замолкает, обдумывая слова мальчишки.
- А как же… Как путешествовать? – мальчик растерянно оглядывается по сторонам, как будто ищет ответ.
- Удумал… Путешествовать ему. Чего тебе на месте не сидится? Мог бы ко мне в помощники пойти, дел-то немало, да и мне полегче будет.
- Но… Если поезда не останавливаются, чем вы заняты?
- Вот ведь простодушие небывалое, - качает головой начальник. - А отчёты кто писать будет? За порядком следить? Давеча вон листьев и веток нападало, цветы на клумбе посохли от жары, да кошки разодрались прямо на перроне.
- Кошки?
- Ну да, кошки. А ещё вон, под лавку лиса забилась, сам погляди. Принесла же её нелёгкая, и как только добралась сюда! Грязнущая, зараза, а зубы показывает. Ты, малец, взял бы метлу, да погнал эту нечисть подальше отсюдова, вот тебе и работа. А жалование у нас хорошее, соглашайся, не прогадаешь! – начальник приосанивается и поправляет фуражку на голове, кивая в такт своим словам.
- Вы предлагаете мне работу? – рюкзак плюхается прямо в пыль, а мальчик нагибается, нашаривая под лавкой лису.
- Предлагаю, я человек серьёзный, за свои слова ответ держу. Ну так что? Пойдёшь в помощники? Будешь обход делать, поезда считать для отчётности…
- Нет, дяденька, спасибо.
Из-под лавки на свет выныривает острая мордочка перепачканного лисёнка. Он сверкает глазками и опять прячется в уютную темноту.
- Твоё дело, хотя жаль, конечно… Передумаешь если, я у себя буду. А зверюгу эту убери, непорядок! – начальник степенно шагает в свою «Контору».
Август встречает мальчишку едва уловимым запахом уходящего лета. Фонарь легонько покачивается, будто приветствуя старого знакомого, а лёгкий ветерок смахивает песчинки с лавки. Рядом с ней стоит невысокий парень в шляпе с широкими краями и большим, видавшим виды чемоданом в руках.
- О, товарищ по несчастью! Тоже пришёл поезд ждать? – путешественник широко улыбается. - Гиблое дело, предлагаю добраться до соседнего города, а там поминай как звали. Ты куда едешь?
- Куда дорога приведёт, - мальчик не торопится подходить и мнётся, перебирая ногами. Нежданное соседство ощутимо мешает ему.
- А я вот в город ***** подался. Как буду на месте, куплю домик, делом займусь. Заживу! Не представляешь, рассказывают, что там невероятно красиво, а люди все сплошь доброжелательные и приветливые… И солнце не палящее, как здесь, а ласковое. Говорят, если доедешь – все мечты сбудутся! Только помотаться придётся, не так уж просто до цели добраться… Но мне не впервой, путешествую я часто, заметно, да? – парень-путешественник хохочет и вертит свой старый чемодан, чтобы можно было легче разглядеть, насколько тот потрёпан.
- А почему тогда осесть захотели? – пересиливая себя, мальчик всё же опускается на привычное место, аккуратно придерживая на плече вёрткого лисёнка.
- Устал я от дороги… Но ещё столько приключений впереди! Пока до места доберёшься… А кто это у тебя?
- Лис. Только не нужно его гладить, не любит он чужих.
- Странно… Ну, ты как, мелкий? Может, махнёшь со мной? Чего тебе киснуть тут одному, ничто ведь не держит. Вдвоём веселее будет!
- Извините, нет, - мальчик устало вздыхает и откидывается на спинку, спуская лисёнка на колени.
- Да почему? Сам же сказал, что тебе всё равно куда ехать! – путешественник подхватывает чемодан и готовится шагать дальше.
- Я этого не говорил.
- А… Так у тебя свой… город.
- Вроде того.
- Жаль, мне бы компания не помешала. Ты знаешь, где меня искать, если дорога туда забросит, дай знать о себе. Вот, держи, - путешественник протягивает пожелтевшую от времени карточку и нетерпеливо суёт прямо в загорелую ладошку мальчишки.
- Так вы шляпник? – мальчик вертит картонку, разглядывая завитые вычурные буквы на ней.
- Он самый, легко мой дом найдёшь, не ошибёшься! – парень подмигивает и шагает в противоположную станции сторону. – Бывай!
Мальчик долго смотрит вслед незадачливому путешественнику. Уйти? Нет. Остаётся только ждать. Дрёма смежает веки, лисёнок на коленях негромко пофыркивает, устраиваясь удобнее, и мальчик проваливается в сон…
Он просыпается от резкого свистка, когда станцию уже затягивает ночная мгла. Вдали виднеются очертания быстро приближающегося поезда, и сердце мальчика стучит часто-часто, а ладошки становятся влажными. Проедет? Остановится?
Мальчишка рывком поднимается на ноги и начинает махать руками, понимая, что его всё равно не заметят. Лисёнок мечется у ног мальчика, но кто разглядит его в темноте?
И тогда старый фонарь вдруг загорается необыкновенно ярко, так ярко, как не горел никогда в жизни. Он освещает всё вокруг, зовёт, манит к себе, вкладывая в этот свет последние силы. И поезд начинает постепенно замедлять свой ход…
Станция "Что было и что будет"
Поезд мерно раскачивается, постукивая колёсами, за окнами мелькает быстро сменяющийся пейзаж, а Мальчик крепко спит. И снится ему, что зовёт его кто-то, теребит за плечо. Весь мир вокруг зыбко колеблется, расплывается разноцветными пятнами... Неважен он сейчас. Важно, что двое. Рядом.
- Пойдём…
Мелькают прядки волос, озорные глаза и аккуратные ладошки. Сейчас… Сейчас… Сухие губы мажут по щеке.
Свисток вырывает из сна, заставляя резко дёрнуться. Лисёнок тычется носом и поскуливает. Станция. Мальчик стряхивает с себя осколки сновидения и выходит на перрон.
- Где мы?
- «Что было и что будет», - Машинист неторопливо вышагивает к пассажирам, прикуривая сигарету.
- То есть?
- Так станция называется.
- Но здесь написано совсем не такое название, вот же… - Мальчик оборачивается к изрядно обветшавшему зданию с табличкой.
- Это для других, малыш. Официальные названия существуют для тех, кто не видит и не знает.
Время вечернее, воздух тяжёлый и плотный. Заброшенные постройки поскрипывают, хотя ветра совсем нет. Машинист приподнимает кепку и щурит тёмные глаза, вглядываясь в черноту леса, подступившего совсем близко:
- Ты веришь, что на свете порой происходят самые настоящие чудеса?
- Верю, - когда Мальчик присаживается на корточки, чтобы погладить Лисёнка, тот отчего-то вертится юлой и возбуждённо тявкает.
- В этих краях когда-то было большое поселение. Много людей. Их староста – крепкий зажиточный крестьянин – был уже не слишком молод. А несколько лет назад его жена умерла при родах, оставив мужу сынишку.
Мальчик силится представить себе мужчину с ребёнком на руках. Наверно, был гроб и все плакали... Он видел такое и раньше.
- Жалко их…
- Да, малыш, жалко, но что тут поделаешь... Так тоже бывает. Староста любил сына, старался привлекать парнишку к своим делам. Времени они много вместе проводили... И всё было хорошо, пока не приглянулся мужчина Красавице – дочери небогатых крестьян. Девушка была видная, не знала отбоя от поклонников, но для себя решила, что выходить замуж нужно только за человека обеспеченного.
- Это неправильно. Женятся по любви.
- Смешной ты, - Машинист улыбается и треплет Мальчика по голове, - хорошо, когда люди так и поступают, но вот Красавица была очень практична. Она покорила Старосту своей красотой и живым умом. И хозяйкой хорошей слыла, да…Много ли времени нужно, чтобы мужчина влюбился? Вот и стали они готовиться к свадьбе.
- Совсем скоро?
- Видишь ли… Иногда люди не думают долго. Староста хотел, чтобы Красавица создала в доме уют, баловала семью своей стряпнёй, а больше всего – чтобы пригрела рядом с собой Сынишку, не знавшего материнской ласки.
- И она полюбила его, да?
Мрак потихоньку сгущается, застилая землю чёрным покрывалом, и только огни поезда противостоят ему. Откуда-то тянет промозглым холодом и сыростью.
- Давай-ка… - Машинист сбрасывает куртку и укутывает Мальчика. - Так будет лучше.
- Спасибо… Так что дальше было?
- Не сладилось у них… - Машинист склоняет голову и всматривается в лицо своего собеседника. – Красавица невзлюбила Сынишку Старосты сразу же, посчитала его лишь досадной помехой, от которой нужно избавиться.
- Помехой? Почему?
- Видишь ли, девушка хотела своих детишек, которые бы звали Старосту папой, а её саму мамой и навсегда привязали бы к ней мужа. И вот тогда Староста уже ни в чём не смог бы ей отказать, только её прихотям потакал бы. Разрасталась бы её семья, их клан...Это сила, власть в крае... К тому же, Сынишка Старосты был тем ещё мечтателем, они с отцом частенько ночами залазили на крышу и глядели на звёзды. Мечтали, разговаривали… Красавица считала, что это глупости, что сын... вроде как сбивает отца с толку, ну и чувствовала себя обделённой и только сильнее злилась.
- Почему она тогда не смотрела на звёзды вместе с ними? Это же так просто. И все были бы вместе…
-Я не знаю, малыш. Гордость? Характер хотела показать? А может, просто ей это было не нужно... так бывает.Не нужны ей были звёзды... Никчёмные они для неё, понимаешь?
Мальчик поджимает губы. Да, кажется, он понимает...
- Она обижала Сынишку? - он вертит в руках подобранную в дорожной пыли ветку.
- Да… Пасынка своего она держала в ежовых рукавицах. А по ночам нашёптывала мужу всякие глупости, наговаривала на его родного сына. То по её словам выходило, что Сынишка сгубил лучшую овцу в стаде, то якобы из-за его шалостей в доме случился пожар, который она по счастью сразу заприметила, да на помощь позвала вовремя… И всё-то Сынишка делал не так, всё не этак. Поначалу отец сопротивлялся, но уж очень горячими и сладкими были ласки Красавицы. Да и сама она… могла быть очень убедительной.
- Да как он мог? Это же его сын!
- Эх, если бы в жизни всё было только правильно, так, как должно быть, Староста не послушал бы жену. Но он послушал… сам стал покрикивать на Сынишку, выговаривать ему за чужие промахи, укорять в излишней мечтательности, вроде как непригодной для работы, а потом и отсылать начал из дома с пастухами. Да всё чаще и чаще…
- Он больше его не любил? Да? Разве так может быть?
- Я не думаю так… - Машинист садится рядом и притягивает к себе Мальчика, обнимая одной рукой. – Скорее, Староста просто запутался. Понаделал ошибок. Если бы кто-то подсказал ему, помог… Но сельчане только перешёптывались между собой, а за Сынишку никто вступаться не хотел. Чужая семья – чужой монастырь. Дескать, сами родные друг с другом разберутся, а уйдёт Сынишка куда глаза глядят искать лучшей жизни, значит, так тому и быть.
- Он ушёл из дома?
- Оно бы и лучше было, если бы ушёл, но он надеялся, что отец всё поймёт, и они заживут как и прежде. А Красавица задумала совсем недоброе… Дождалась подходящего дня, летнего праздника. И пока все отдыхали и радовались теплу, по старой книге прабабки, помышлявшей мелким колдовством, заговорами да приворотами, прочитала Красавица страшное заклинание. Согласно ему, Сынишка должен был обернуться деревом, а отец - забыть о сыне навсегда. Да пошло что-то не так. Никто не знает, что именно там произошло, но сгинуло селение, будто и не было его никогда. Никого не осталось, только несколько построек, старая станция, что была неподалёку, да дом Старосты где-то в чаще этого леса.
- А что же Сынишка? Он тоже пропал вместе с остальными? – Мальчик встаёт со ступеньки поезда и оборачивается к чернеющему лесу.
- Увы, с тех пор никто его не видел. Ты не переживай… Уже много лет прошло, и мы здесь надолго не задержимся. Давай-ка я пойду машину посмотрю, проверить никогда не помешает, а вы не отходите далеко, скоро дальше поедем.
Насвистывая незамысловатую мелодию, Машинист уходит к паровозу. Мальчик, постоянно поправляя длинную не по росту куртку, какое-то время ходит вдоль поезда, погружённый в свои мысли, а потом, будто решившись на что, вступает на тропинку. Лес вот он, совсем рядом, почти поглотил старую станцию, выдвинулся вперёд, вот только деревья в нём вблизи кажутся совсем безжизненными, будто неведомое существо уворовало их силу. Заскорузлые ветви сплетаются друг с другом, по стволам бегут глубокие трещины... Ни шорохов, ни птичьего крика – безмолвие.
Темнота притягивает, манят шорохи, что-то подталкивает Мальчика дальше, проводит мягким по ногам - это Лисёнок увязался следом и не отстаёт ни на шаг.
- Лес умирает, - в тишине даже шёпот кажется гулким и неестественно громким. – Там, впереди, есть просвет. Если не найдём ничего, придётся уйти.
Лисёнок согласно тявкает, принюхивается и бежит вперёд. Пробравшись сквозь заросли кустарника, они выходят к некогда добротной, а теперь явно покинутой хижине, заросшей мхом и засыпанной сухими листьями. Здесь ещё холоднее, холод пробирается даже под одежду и прикасается стылыми пальцами. Мальчик только плотнее запахивает куртку и стучится в приоткрытую дверь. Не дождавшись ответа, он подманивает лисёнка ближе и перешагивает через порог.
Внутри мало что можно разглядеть из-за темноты. Комнаты пусты, мебель и вещи покрыты пылью, словно вот уже много лет никто не бывал здесь. На кухонном столе, рядом с оплавленным огрызком свечи и маленькой фигуркой лошадки, вырезанной из дерева, лежит большая старая книга. Она раскрыта почти точно посередине, но когда Мальчик подносит её к окну, обнаруживает лишь пустые пожелтевшие страницы. Ни слова, ничего.
На стул наброшено цветастое праздничное платье, уже изрядно изъеденное молью, на краешке спинки висят коралловые бусы. Их хозяйка собиралась принарядиться к торжеству. Мальчик представляет себе молодую черноволосую женщину, которая прихорашивается, чтобы ослепить всех своей красотой. Он ещё оглядывается вокруг, когда лисёнок, до того беспокойно снующий по углам и тихонько потявкивающий, стремглав выскакивает из хижины и убегает во мрак.
- Ты куда?! Стой, подожди! Заблудишься! – Мальчик бросает книгу, суёт в карман найденную лошадку и бежит следом, еле успевая отводить руками ветки, так и норовящие больно хлестнуть по лицу.
Посреди сухой травы на поляне высится огромная старая ель. У основания её, словно прижавшись в поисках утешения, растёт большой куст кизила. На удивление он зелен и усыпан белыми цветами. Красота его, так резко выделяющаяся на общем фоне увядания, манит, но и настораживает.
При приближении Мальчика старая ель начинает тихонько покачивать ветками, будто приветствуя:
- Что ты… забыл… здесь, путник… Не тревожь… нас… Не тревожь горе…
Лисёнок подбегает к самому кизиловому кусту и оглядывается, вертит головой, будто ищет что-то, а потом бросается к ели.
- Жив… Вернулся… Уходи… Не место здесь тебе… Уходи… Прошу…
- Вы его знаете? Он убежал отсюда? – Мальчик подхватывает неугомонного спутника на руки и крепко прижимает к груди.
- Да… - ель раскачивается всё сильнее, сыплется пожухлая хвоя, а кизиловый куст точно дрожит, роняя белые лепестки цветов.
- Вы – Староста. Я прав? С вами что-то случилось. Я могу помочь? - Мальчик отступает на пару шагов, силясь разглядеть в старой ели того самого крестьянина.
- Её заклятье… Зло… все наказаны… Всё чахнет… Всё дряхлеет… Забери его… Этим поможешь... Когда-нибудь… - все деревья вдруг разом начинают скрипеть. Скрипы эти похожи на стоны, на горькую вековечную жалобу.
Мальчик чувствует, как часто бьётся сердечко его спутника, как прижимается он, ища защиты.
- Так вот что… Поселение превратилось в лес, потому что Красавица наложила заклятье на вашего Сынишку. Забрать Лисёнка? Это он? Но как я помогу?
- Забери… С собой…
Гудок паровоза пробивается сквозь шум деревьев, а минуту спустя где-то вдалеке слышится крик машиниста.
- Нас ищут, - сунув лисёнка за пазуху, Мальчик вновь обращается к ели. – Если я могу кого-то привести, скажите…
- Нет… Беги отсюда… Погоди… Дай ещё раз взглянуть… И беги… - Ель словно возвращается к своему сну, застывает, не отвечая больше.
Когда они возвращаются назад, разражается ливень, падающий на землю стеной. Сквозь потоки ледяной воды трудно углядеть тропинку, и Мальчик почти впечатывается в Машиниста, бегущего навстречу.
- Как ты?! Зачем одни ушли?! Раздери эту железяку… Лес словно ожил! Быстро в поезд, там всё расскажешь, а то простынете оба! Едем!
Где-то в пути
Предзакатное солнце заливает светом поля, обновляет краски глубокими предвечерними тонами, щедро расплёскивает золотистые густые блики. В этом царстве тепла и ровного стремительного движения нет места ни тоске, ни унынию. Мальчик улыбается, глядя в окно и подставляя лицо ласковым лучам, а рыжий как солнышко Лисёнок старается незаметно подобраться к своему другу и лизнуть в ладошку.
- Хитрец, - Мальчик смеётся и ласково гладит Лисёнка, а тот только довольно жмурится в ответ.
Поезд набирает ход. Катится, унося их в далёкие дали… Мальчик часто теперь думает о том, как помочь Лисёнку и разрушить заклятье, а в пути он вспоминает и о своих горестях, рассказывая другу, что же приключилось с ним до того, как они встретились на «Станции, где никогда не останавливаются поезда»…
Там, где никогда не было его Дома.
Старый двухэтажный дом Деда стоит на самом отшибе. Ставни покосились, с крыши попадала добрая четверть черепицы, а ступеньки давно уже протяжно скрипят под ногами. Дом дряхлеет вместе со своим хозяином. Мальчик несколько раз пытался поправить непослушные ставни, но это было бессмысленно, на следующий же день они вновь свешивались с петель на бок и со злорадным стуком бились и скреблись об стену.
Мальчик стоит на веранде и бездумно ковыряет на перилах кусочки голубой, давно выцветшей на солнце краски. Приближение Деда сложно не заметить - он постоянно бурчит что-то себе под нос и зло покрикивает на вечно путающихся под ногами ребятишек Соседки.
- Они там опять сорят деньгами, тратят их на что попало. Вот когда я был молод, я умел беречь деньги… да. Днями и ночами в шахте – попробовал бы кто из этих! Как настоящий Шахтовик, в грязи, среди кусков камней и угля! Как я! Нет. Они развлекаются, не думают, что будет завтра. А жила-то может истощиться – что тогда? Где будет их богатство? А? Не знаешь? Не знаешь, да? А я тебе скажу! Сдохнут, как бродячие собаки! Все сдохнут! – Дед хмурит седые кустистые брови и неприятно выставляет в усмешке свои редкие жёлтые зубы. – Все! Как пить дать, помрут, голубчики, только золотишко растратят на свои глупости… Все… Как один… И этот… Он первым…
Звук шаркающих шагов постепенно затухает внутри дома и бессмыслица, которую изо дня в день каркает старик, становится неслышна.
Мальчик закрывает глаза и прижимается щекой к тёплой стене. Интересно, если очень-очень долго идти и оставить посёлок, там, где-то впереди, что-нибудь будет? Дед рассказывал о чёрных угольных шахтах. За ними, по его мнению, начиналась пустота…
- Ты там становишься ничем. Пылинкой. Глупой, никчёмной пылинкой, которая кружится на ветру, а потом падает на землю и про неё все забывают. Все! Глупости говоришь, малец, работать надо! Работать. Понял? Вот подрастёшь ещё чуток, так я сам тебя отведу к шахтам. Там жилы… золото… Ты найдёшь, и я разбогатею! Заживу! И все, все увидят! Понял? Все!..
Так продолжается изо дня в день. Когда Мальчик расправляется со своими нехитрыми домашними обязанностями, Дед откидывается на спинку горчично-жёлтого кресла и заводит свои бесконечные истории о золоте, требуя от единственного слушателя внимания.
- Вот будет осень… И ты пойдёшь. А то, что тощий, так это ничего. Если шахты тебя не проглотят, так только крепче…кх..кхе.. станешь…кх… - он заходится натужным кашлем и косится воспалёнными глазами на Мальчика. – Скоро уже.
Есть ли разница между тем, чтобы быть никому не нужным Где-то Там и никому не нужным Где-то Здесь? Здесь… В Богом забытом посёлке, где всего-то примечательного, что сумасшедший старик, да дом Богача, изукрашенный немыслимыми архитектурными изысками. Здесь, где ты совершенно один.
Дом Богача обходят стороной. Хотя он и красив, окружён зелёным тенистым садом, но люди давно уже знают о том, что творится внутри. По молодости Богач вместе с Дедом работал в шахтах, но повезло ему гораздо больше, в первый же год наткнулся на крупную золотую жилу, а там ещё и ещё. Окреп, на ноги поднялся, поместье себе отстроил, власть в посёлке прибрал к рукам. А с годами Богач перестал скрывать свою слабость, единственное, на что никогда не жалел ни денег, ни времени...
В эту спальню не проникает утреннее солнце - тяжёлые бархатные портьеры не пропускают свет. Золото на красном – королевские цвета, потерявшие свою значимость в стариковской спальне. Пыль скопилась в ткани, пропитала её собой. Слой пыли везде: на позолоченных статуэтках, изображающих пухлых херувимов, на некогда ярких персидских коврах, теперь тут и там заляпанных липкими пятнами, на тяжёлых багетных рамах безвкусных картин… Слуги полагаются на слабое зрение старика-хозяина и не утруждают себя заботой о доме. Их слишком мало для такого особняка, а Богач слишком скуп на плату.
Жарко. Пылинки плавают в воздухе, и совершенно нечем дышать…
Опять болит спина, кости ломит и тянет… Проклятый возраст. Хотя это конечно не старость, с чего это они взяли! Ещё чего! 60 - это… это расцвет сил, м-да… ну, а 70 - любой дурак знает - возраст мудрости…. Вот только чёртово здоровье… Нервы, бессонница… А этот мерзавец смеет спать!
- Валет! – быстрый толчок ногой в спину. – Валет!
Валет шевелится, вырванный из чёрной ямы сна, и поднимает голову, глядя перед собой сквозь спутанные белые волосы. Секундное недовольство на его лице мгновенно сменяется угодливым вниманием.
- Ты ещё долго намерен дрыхнуть? Я уже проснулся! – Богач кривит бледные, похожие на сырую котлету губы, и намеревается толкнуть парня ещё раз.
- Завтрак? Конечно-конечно, я сейчас распоряжусь… - Валет быстро садится на постели, собираясь встать.
- И давно ты получил право здесь распоряжаться? Я не хочу есть. Порадуй меня, ну? - Богач ухмыляется, глядя, как парень откидывает его одеяло и приступает к нехитрым ласкам. – Давай. Соси!
Валет томно прикрывает глаза, покрывая поцелуями бледную, обвисшую кожу живота, находит губами всё ещё дряблый член и начинает ритмично двигать головой.
- Хороший мальчик… - рука ложится на голову, давит, нагибает ниже, отросшие ногти впиваются в кожу.
Валет неловко проезжается зубами. Вскрик, больше напоминающий хриплое рычание, и Богач оттягивает юношу за волосы вверх, заставляя искривиться от боли. – Дрянь! Сучонок! Вышвырну отсюда! Слышишь… - старик переходит на свистящий шёпот. - Ко всем чертям. Подыхать.
Когда у него неожиданно громко урчит в животе, Валет вздрагивает и поднимает глаза. Богач силится засмеяться, но из его горла вырывается лишь булькающий звук.
- Я сейчас всё исправлю… Расслабьтесь… Прошу вас… - Валет масляно улыбается и заискивающе заглядывает в глаза своему господину. Он старается. Старается, наглаживая худые бёдра с выцветшими, почти исшаркавшимися волосками. Старается, забирая в рот мягкую бессильную плоть. Старается...
Утираясь, Валет заглядывает в захватанное пальцами зеркало в холле и вертится вокруг ещё несколько минут. Воображая себя облачённым в винного цвета камзол с рюшами, белые гольфы и туфли с золотыми пряжками, Валет поворачивается то одним боком, то другим, принимая величественные позы. Старик уже пожил своё, окочурится совсем скоро, только бы уговорить его подписать бумагу…
Порой Валет вспоминает свою прежнюю жизнь. В сиротском приюте, откуда он сбежал, едва ему стукнуло восемь, часто говорили о Боге, о том, что испытание, возложенное на них, совсем ещё сопливых мальчишек и девчонок, оставшихся без родителей, нужно вытерпеть, а со временем всё придёт… Сейчас ему шестнадцать, и он взял-таки судьбу в свои руки. И никто... Ни одна живая душа… Ни один грязный оборванец из посёлка… Он кривится, вспоминая обидные выкрики: «Валет – подсоси монет!», «Шустрила, честные люди деньги трудом зарабатывают!».
Никто не посмеет больше криво поглядеть в его сторону. В конце концов, если Богач задержится на этом свете, ему всегда можно будет помочь. Осудят? Не докажут. Не поймают. Плевать.
Мелкая речушка по берегам совсем заросла кустарником, сразу и не заприметишь, есть там кто-то или нет. Солнце бьёт в глаза, вызывая резь, и заставляет ругнуться. Понятно, почему старый чёрт так не любит свет. Оп-па… От неожиданности Валет тихо присвистывает, а его лицо, напоминающее острую крысиную морду, ещё больше вытягивается вперёд.
На реке совсем ещё молоденький мальчик набирает воду в непомерно большое для него ведро. От жары его рубашонка прилипла к спине и немного задралась. Затаившись в кустах, Валет оглядывает Мальчика, скользит похотливым взглядом по полоске загорелой кожи на пояснице...
- Девственник. Клянусь старой задницей этого ублюдка Богача, мальчишка – девственник… - подвижный рот искривляется в недоброй улыбке, мутные глаза суживаются.
Мальчик набирает воду, не подозревая ни о чём, а солнце палит просто нещадно. Пот катится со лба, ткань неприятно липнет к телу. Речка вот она – зачем терпеть? Оглядевшись, он больше не раздумывает, сбрасывает свою поношенную одежонку и заходит в воду. Это только на минутку, обещает он сам себе. Иначе Дед разозлится…
Валет скользит рукой в штаны и высвобождает уже напрягшийся член. Мальчик плещется, смывая пыль и пот, его гладкая, ещё совсем детская кожа блестит от воды. Валет водит рукой всё быстрее, для удобства широко расставив ноги. Да… У мальчика тугая, нетронутая дырка, он будет сопротивляться и кричать от боли… Плакать и звать мамочку. А потом всё стихнет. Останутся только редкие всхлипы и безучастный взгляд. Мальчишка станет взрослым.
Валет содрогается, выплёскиваясь на свою ладонь. Грёзы отпускают, пора действовать. Он вытирает испачканную руку о траву и осторожно выходит вперёд.
- Привет!
Мальчик вздрагивает, разворачиваясь на голос.
- П-простите, я уже ухожу.
Одежда… Незнакомый парень вертит её в руках. Прикладывает к лицу, втягивая запах. Зачем? Нужно забрать. Нагота стесняет, водянистые, мутные глаза парня на берегу скользят по телу. И непонятно, чего он хочет.
- Не торопись, малыш. Давай поболтаем. Ты живёшь недалеко отсюда? Ведро-то, вон какое, тяжело нести.
- Отдайте вещи, пожалуйста.
- Возьми, кто тебе мешает? Я в воду не полезу. А ты выходи и забирай, - Валет скалится, наблюдая за беспомощным мальчишкой в реке. Он топчется там, не решаясь выйти на берег. Ничего не бойся, малыш, иди сюда…
Мальчик подходит и забирает ком из рук Валета, но когда он стыдливо отворачивается, чтобы одеться… Горячее тело впечатывается сзади, парень одним умелым движением обхватывает его, сдавливает руки, прижимает их, не давая двигаться, лицо и шею обдаёт несвежим дыханием. И так хочется сбросить с себя, отшвырнуть! Паника накрывает с головой.
- Пусти! – голос срывается, незнакомец выше и гораздо сильнее. Он давит, валит прямо на горячий песок, накрывает собой. – Пусти меня! Пусти! Пусти!
- Чего ты… Дурачок. Хорошо будет, - быстро шепчет Валет, - я тебе денег дам. Не обижу... чего, ну, давай… чего ты... ну! Пристрою тебя... ещё спасибо скажешь...
Он невольно вспоминает мерзкого старика... ну да ничего, мальчишка подзаработает. Но сперва под ним, под Вальтом!
Валет трётся прямо сквозь штаны, в паху твердеет почти мгновенно. Хорошо… До чего сладкий, нежный… Одной рукой он держит пацанёнка, а второй наглаживает по бокам, по выгнутой спине… Надо поставить его на четвереньки, так будет удобнее. Да… Вот так.
Голова вдруг резко, с мерзким хрустом откидывается назад, в глазах темнеет, а нос пронзает острой болью. А, что б тебя! Грязно ругаясь, Валет бросает добычу и зажимает обеими руками окровавленный нос.
Мальчик вскакивает. Его волосы испачканы чужой кровью, а колени горят. Схватить хоть что-то из одежды и бежать, пока парень не кинулся следом. Бежать…
Дальше, в кустах, отдышавшись, он натягивает на себя штаны и снова опрометью несётся к дому.
- Дедушка!
Дед стоит на крыльце и набивает табаком трубку.
- Где ведро?
- Дедушка…
- Где ведро, я тебя спрашиваю? Рубашка, ботинки – где?
- Там… - Мальчик пытается объяснить, но Дед его не слушает. Наотмашь бьёт по лицу и кричит что-то невнятное, страшное. Кричит, не переставая. Кричит и замахивается снова.
Мальчик запирается в своей крошечной комнатушке. Убежать. Спрятаться. Его бьёт озноб, содранные колени саднят… Ему чудится, что он всё ещё чувствует чужое тело. Настойчивые толчки сзади, руки, обшаривающие, бесстыдно трогающие там, где нельзя… Он не встаёт почти сутки, а Дед раз за разом барабанит в дверь, разражаясь ругательствами.
Следующей ночью, обмирая от каждого шороха в доме, Мальчик собирает кое-какие пожитки в старый дедов рюкзак, оставшийся ещё со времён работы в шахтах, и уходит навсегда.
@темы: Писанина